– Напрасно.
Шевалье покачал головой.
– Мне казалось, это лишь иллюзорный образ, который вы культивируете.
– А я слышал, что вы предпочитаете пронзать мужчин со спины. В буквальном смысле. И спину вам не подставлю.
– И так справлюсь, – выдохнул д’Армиц.
Все с той же улыбкой он рванулся вперед, клинок сверкнул к сердцу Себастьяна.
Извернувшись, тот одной рукой поймал запястье противника, а другой рубанул по локтю. Атакующая рука шевалье согнулась. Стиснув зубы, Себастьян постарался развернуть кулак с кинжалом, рукоять помогала усилить давление.
Лицо француза вспыхнуло изумлением, когда он понял, как сильно просчитался.
Себастьян еще поднажал и почувствовал слабину. Он дернул вверх обмякшую руку д’Армица и направил клинок прямо ему в сердце.
– Но… – пробормотал шевалье.
Его глаза расширялись, постигая реальность: противника, которого не удалось обхитрить, рок, которого не удалось избегнуть. Изумление сменилось гневной яростью от осознания, что всем шансам пришел конец. Всему пришел конец.
– Со мной не так легко справиться, как вы думали, – заключил Себастьян, высвобождая кинжал.
Дождь заливал опрокинутое лицо француза, размывал кровь, пятнавшую белый жилет. Свет понимания уже исчезал из глаз шевалье. Но ярость еще оставалась – как пламенеющий уголь, обреченный угаснуть в беспощадной тьме.
Под рукой Себастьяна дверь в темную ризницу открылась беззвучно. В маленьком неприбранном помещении густо пахло сыростью, горелым ладаном и чем-то затхлым, как от старческой одежды. Узкая полоса света падала из приоткрытой двери, ведшей в часовню, где мерцали свечи.
Себастьян замер в тени. Отсюда он почти целиком видел два ряда пустых скамей и деревянную западную галерею, нависавшую над главным входом. В церкви, казалось, никого не было, за исключением дряхлого священника в белой альбе и черной столе, расшитой золотыми крестами.
Тот стоял перед одной из настенных гробниц, теперь открытой. В неглубокой нише находилось несколько урн. Старик поднял руки, его нетвердый голос гулко отдавался в тишине.
– Requiem aeternam dona eis, Domine[39].
До Себастьяна донесся шорох ткани, легкие шаги, и леди Жизель Эдмондсон вошла в его поле зрения. На ней было черное кашемировое платье с высокой талией, отделанное фестонами из крепа. Черная кружевная вуаль покрывала голову, ажурные складки подчеркивали блеск волос, не скрывая лица.
Леди Жизель держала прозрачную хрустальную урну с двумя серебряными ручками, серебряной крышкой и основанием. Внутри лежало красно-бурое сердце, которое, как подозревал Себастьян, когда-то билось в груди Дамиона Пельтана.
– Et lux perpetua luceat eis[40].
Словно омываемая словами священника, леди Жизель застыла, склонив голову и закрыв глаза, красивое лицо выражало благоговение и предельную сосредоточенность.
– Requiescat in pace[41].
Себастьян переместился так, чтобы взгляду открылась остальная часть часовни. Он ожидал увидеть здесь и Марию-Терезу. Но кроме пожилого священника и леди Жизель в помещении никого не было.
– Anima eius et animas omnium fidelium defunctorum, per misericordiam… – возвысился до крещендо старческий голос.
Широко распахнув дверь, Себастьян вошел в часовню.
– Dei requiescant in p…[42] – Старик повернул голову и вытаращился на него, отвесив челюсть, пение оборвалось пронзительным писком.
Поначалу Жизель, должно быть, приняла шаги Себастьяна за шаги д’Армица, судя по тому, как неспешно она подняла голову и открыла глаза. Ее реакция оказалась более сдержанной, чем у священника.
Окинув взглядом Себастьяна, она спросила:
– Я так понимаю, это кровь моего кузена?
Только теперь Себастьян осознал, что его пальто и жилет запятнаны темной кровью, а рука все еще сжимает окровавленный кинжал.
– Да.
– Он мертв?
– Мертв.
На ее лице проступили эмоции: к ярости примешивалась расчетливость, но не горе.
– Мсье! – запротестовал священник. – Вы принесли кровавое орудие убийства в Дом Божий?!
– Простите, святой отец. – Не упуская из вида леди Жизель, Себастьян осторожно положил кинжал под ноги, металлическая рукоять звякнула о каменные плиты.
– Догадываюсь, что вы должны думать, но вы ошибаетесь. Шевалье не убивал Дамиона Пельтана, – сказала она.
– Знаю. – Себастьян двинулся к ней, опустив руки по бокам. – Но вы-то имели намерение убить Пельтана. И поэтому последовали за фиакром, на котором он уехал из «Герба Гиффорда» тем вечером, не так ли?
– Возможно. Но намерения, оставшиеся неосуществленными, значения не имеют. Если бы всех, кто хоть раз пожелал зла ближнему своему, постигло наказание, в Англии очень скоро не с кем стало бы водить компанию.
– Так что случилось той ночью?
Леди Жизель пожала плечами.
– Когда Пельтан и женщина вылезли из фиакра в начале Кошачьего Лаза, я велела своему кучеру остановиться и отправила шевалье следовать за ними пешком.
– Во «Двор висельника»?
– Если таково название той мерзкой выгребной ямы, тогда ответ «да».
– И что дальше?
– Пока Армиц ждал, когда они выйдут, он заметил, что в тени притаился еще один мужчина – крупный, грубой наружности головорез с темными курчавыми волосами.
– Самсон Баллок.
– Верно.
Себастьян изучал ее спокойные, безупречные черты.
– Откуда вы знаете его имя?
– Разве это важно? Суть в том, что Армиц видел, как Баллок крался за Пельтаном, когда тот покинул «Двор висельника». В какой-то момент сопровождавшая его женщина, должно быть, что-то услышала, потому что начала оборачиваться. Баллок ударил ее по голове дубинкой и вонзил нож в спину Пельтану. Армитц подождал, пока убийца уйдет, а затем прибежал ко мне.
– И вы вместе вернулись туда, где лежали Дамион Пельтан и его сестра?
Леди Жизель наклонила голову набок.
– С чего вы…
– С чего я взял, что вы побывали там, в переулке? Я нашел отпечатки, оставленные вашими туфлями.
– Но по отпечаткам вы не могли узнать, что туфли мои.
– Не мог, – согласился Себастьян и задал встречный вопрос: – Зачем вы пошли с Армицем в Кошачий Лаз?
Ее руки слегка приподняли хрустальную урну.
– За сердцем.
Себастьян отметил горделиво поднятый подбородок, обманчиво мягкие голубые глаза, горящие уверенностью в собственной правоте.
– Вы сами вырезали сердце, так ведь? Для этого и пошли туда с Армицем. Он не смог заставить себя такое сделать. И тогда это сделали вы.
– Да.
Он и раньше догадывался, как все было, но ее спокойно прозвучавшее признание заставило чудовищный факт казаться еще чудовищней. Себастьян против воли представил, как эта изящная, весьма привлекательная женщина в темном вонючем переулке варварски кромсает еще теплое тело Дамиона Пельтана, чтобы вырвать у него сердце.
– Вы же думали, что Пельтан является пропавшим дофином, единственным выжившим сыном замученного короля Франции, и все же убили бы его, если б вас не опередил кто-то другой. Почему?
Леди Жизель подняла брови.
– А вы не понимаете? Он же абсолютно не годился, чтобы править. Приличествующего принцу воспитания он не получил, к тому же разум его был безнадежно развращен влиянием революции. Возвращение Бурбонов на трон Франции не должно повлечь воцарение недостойного.
– Но вы предназначили сердцу этого недостойного почетное место среди королевских гробниц в Валь-де-Грасе?
– Все-таки он сын Святого Луи.
– А Мария-Тереза? Ей известно, что вы хотели убить мужчину, в котором она признала своего брата?
Вместо ответа леди Жизель повернулась к священнику.
– Прошу вас, отец, продолжайте службу. – А Себастьяну бросила: – Теперь можете уйти.
Себастьян выдохнул тихо и гневно.
– Я не уйду без сердца Дамиона Пельтана. Это его сестра должна решать, что делать с останками.
– Нет, – покачала головой леди Жизель. – Его имя не Дамион Пельтан, а та женщина ему не сестра.