Себастьян потратил какое-то время на разговоры с продавцами и лавочниками в окрестностях площади, включая буфетчика, аптекаря и дородную женщину средних лет, торговавшую в палатке пирогами с угрем. Похоже, мадам Соваж пользовалась расположением соседей, хотя те мало что знали о ней.
– Скрытная дамочка, – сообщила пирожница, подмигивая Себастьяну. – Приветливая, нос не задирает, но держится наособицу.
Комнаты француженки располагались в мансарде четырехэтажного дома, недалеко от угла Аппер-Джеймс-стрит. Открывшая на стук некрасивая, плотная женщина с отливавшими сталью седыми волосами и шишковатым носом с подозрением прищурилась на визитера, окидывая его неодобрительным взглядом.
– Мадам Соваж нет дома, – буркнула она с выраженным баскским акцентом[5] и попыталась закрыть дверь.
Себастьян воспрепятствовал этому, упершись предплечьем в филенку, затем смягчил напористость своего жеста улыбкой:
– Я знаю. Мой друг Пол Гибсон лечит ее в своем хирургическом кабинете.
Служанка колебалась, инстинктивная настороженность в ней явственно боролась с желанием узнать о раненой. Забота о хозяйке взяла верх.
– Как у ней дела-то?
– Хирург настроен обнадеживающе, хотя опасность еще не миновала.
Приоткрыв губы, старуха резко выдохнула, будто до этого затаила дыхание.
– Почему бы не перевезти ее сюда, чтобы я сама могла о ней позаботиться?
– Я нисколько не сомневаюсь в вашем умении, но, к сожалению, раненую пока нельзя перемещать.
Служанка скрестила руки под массивной грудью.
– Что ж, передайте тому хирургу, чтобы, как только мадам достаточно окрепнет, он не мешкая вернул ее домой, к Кармеле.
– Вы давно в услужении у докторессы? – поинтересовался Себастьян.
Мгновенное удивление сменилось прежней настороженностью:
– А откуда вы знаете, что она докторесса?
– От мадам Бизетт. Я пытаюсь выяснить, кто мог желать зла вашей хозяйке или доктору Пельтану, сопровождавшему ее вчера вечером.
– И почему это вам, такому важному английскому джентльмену, не все равно?
– Мне не все равно, – просто ответил Себастьян.
Служанка поджала губы и ничего не сказала.
– Когда вы в последний раз видели мадам? – не отставал Себастьян.
– В пять, может, в шесть часов вечера. Она пошла проведывать пациентов.
– Одна?
– Разумеется.
С какого-то из нижних этажей донесся детский возглас, за которым последовала трель радостного смеха.
– Часом, не знаете, у нее были враги? Может, недавно поссорилась с кем-то?
Служанка молчала, крепко сжимая губы и раздувая ноздри.
– Какой-то недруг есть, верно? Кто же он?
Искоса обозрев темный коридор, Кармела поманила визитера внутрь и поспешно закрыла за собой дверь.
– Того типа зовут Баллок, – она понизила голос, будто по-прежнему опасалась быть подслушанной. – Он следит за мадам. Ходит за ней.
– Почему?
– Винит ее в смерти своего брата, вот почему. Грозится, мол, она ему за все заплатит.
– Мадам Соваж лечила его брата?
– Нет, не брата, – покачала головой старуха. – Жену брата.
– А что с ней случилось?
– Померла.
Себастьян обежал взглядом низкий, скошенный потолок и грязные обои на стенах. Помещение было обставлено как небольшая гостиная, но, судя по скрученному тюфяку в углу и кухонной утвари у очага, оно служило также кухней и спальней Кармелы. Через открытую дверь в противоположном конце гостиной виднелась вторая комната, в которой едва хватало места для узкой кровати и маленького комода. Скудная меблировка обеих каморок выглядела старой и ветхой; пол прикрывал тонкий, вытертый ковер, а на стенах не было никаких украшений, кроме маленького, треснувшего зеркала.
Словно тяготясь испытующим осмотром, служанка заговорила:
– C'est dommage…[6] – затем запнулась и перешла на английский. – Смотреть жалко, до чего довели мадам. Она рождена для лучшей жизни.
– Я так понимаю, мадам Соваж прибыла в Лондон в прошлом году? – спросил Себастьян по-французски.
Кармела удивленно моргнула, но довольно охотно ответила на том же языке:
– В октябре тысяча восемьсот одиннадцатого. Приехала сюда с мужем, английским капитаном.
5
Баски – народ, живущий в северной Испании и на юго-западе Франции. Национальная гордость басков - «эускара» (баскский язык), единственный реликтовый язык в юго-западной Европе, сохранившийся ещё с доримских времен. Его происхождение до сих пор не раскрыто, и он считается изолированным языком.