– Тем не менее, побывав на похоронах друга детства вашей жены, вы не сочли необходимым вернуться домой и утешить ее?
Щеки Рэдклиффа пошли пятнами сердитого румянца.
– Дьявольщина, на что вы намекаете?
– Вы, случайно, не слышали, как именно был убит Дамион Пельтан?
На лицо лорда Питера наползла легкая настороженность.
– Я думал, его ударили дубинкой. Разве не так обычно действуют грабители?
– На самом деле, доктора закололи ударом кинжала в спину. А затем убийца – или убийцы – оттащил тело в грязный проулок и вырезал сердце.
Что-то вспыхнуло в глазах Рэдклиффа и быстро спряталось за прикрытыми веками.
Себастьян пристально наблюдал за собеседником.
– У вас нет никаких предположений, почему с Пельтаном захотели расправиться именно таким образом? Вырвать сердце из груди – весьма символично, вам не кажется?
На один ожесточенный миг их взгляды скрестились.
Затем Рэдклифф со стуком поставил недопитое бренди на стол и стремительно покинул кофейню. Янтарная жидкость в бокале какое-то время яростно плескалась, пока наконец не замерла.
* * * * * * * *
Когда Себастьян спустя полчаса заехал на Тауэр-Хилл, Пол Гибсон сидел на деревянном стуле у постели Александри Соваж, опершись локтями на расставленные колени и уткнувшись подбородком в ладони. Рядом на столе, темном от расплескавшейся воды, стояла миска с тряпицей. При появлении друга хирург вскинул голову, но не поднялся. Раненая лежала в постели пугающе недвижимо, с закрытыми глазами. Испарина блестела на ее бледном лбу и увлажняла до темноты огненно-рыжие завитки на висках.
– Как она? – негромко спросил Себастьян.
Гибсон мотнул головой и длинно, утомленно выдохнул:
– В горячке. Боюсь, жар усиливается.
– Это из-за переохлаждения в ночь убийства? Или из-за раны?
– Сложно определить. – Пол откинул с лица растрепанные волосы, затем сцепил пальцы на затылке и выгнул спину, потягиваясь. – Я попросил коллегу из больницы Святого Варфоломея, доктора Лохана, заехать и осмотреть ее. Он хотел пустить ей кровь, дать слабительное и сделать прижигание – стандартный арсенал «героической» медицины[21].
– И ты позволил?
– Нет. Клянусь, я видел больше мужчин, убитых кровопусканием и слабительным, чем ядрами и пулями. Так что я поблагодарил его за совет и выпроводил за дверь. Но с тех пор сижу здесь и мучаюсь раздумьями, не следовало ли дать Лохану хотя бы попробовать. В смысле, я ведь простой хирург[22]. Могу выправить сломанную руку, отпилить изувеченную ногу или, если пациент рисковый, даже извлечь камень из почки. Но я не врач. Я не учился ни в Оксфорде, ни в Кембридже; моя латынь ужасна, греческий и вовсе ничтожен, а попытавшись единственный раз почитать труды Галена[23], я сдался через несколько страниц. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению медицинскую традицию, практикуемую более тысячи лет?
– По-моему, ты принижаешь себя. Тебе известно о человеческом теле больше, чем любому из врачей, которые мне попадались.
– О мертвом теле, – невесело хмыкнул Гибсон, отжал над миской тряпицу и снова принялся обтирать пациентку.
– Она еще что-нибудь говорила? – поинтересовался Себастьян, подходя к изножью кровати.
Пол уменьшил повязку на голове раненой, и теперь ничто не мешало разглядеть ее лицо. Это была красивая женщина лет тридцати, с молочно-белой кожей, слегка присыпанной на высокой переносице коричной пыльцой веснушек. Глаза были закрыты, но Себастьян знал, какими они окажутся, когда откроются: глубокого, шоколадно-карего цвета.
– Ничего существенного, – ответил Гибсон, но затем, должно быть, почувствовал перемену в настроении друга или внезапно возникшее в воздухе напряжение, потому что повернулся к нему: – Что такое?
Себастьян не сводил глаз с француженки.
– Я встречал эту женщину раньше.
– Встречал? Где?
– В Португалии. Тогда ее звали Александри Боклер. Когда мы в последний раз виделись, она поклялась, что если наши пути снова пересекутся, то она меня убьет.
ГЛАВА 18
Надвигающийся прилив нес с собой знакомые, пробуждавшие воспоминания запахи далекого моря и холодный, соленый туман, увлажнявший щеки и повисавший на кончиках ресниц непролитыми слезами.
Себастьян стоял на зазубренном, незавершенном пролете нового каменного моста, который в один прекрасный день должен был соединить берега Темзы. Река вздувшимся пенистым потоком мчалась далеко внизу, город окрест затихал и медленно погружался во тьму. Виконт поймал себя на том, что безотчетно потирает запястья, где до сих пор белели полоски старых шрамов. В самоуверенной наивности он полагал, будто мало-помалу примиряется с событиями трехлетней давности. Но теперь понял, что всего лишь стал жертвой удобной иллюзии, навеянной течением времени и той отрадой, которую принесла нежданно обретенная любовь.
21
«Героическая» медицина — популярный термин, используемый для описания драконовской медицинской практики XVIII-XIX веков (только герои могли выдержать подобные процедуры и выжить ). Наиболее распространенным методом лечения для самых разных заболеваний было кровопускание — обычно по одной пинте (0,568 литра!) за сеанс.
Кровоточащие раны прижигались кипящим маслом, и от болевого шока при этом умирало не меньше пациентов, чем от потери крови. Еще одна популярная процедура «героической» медицины — очищение кишечника, часто с применением средств на основе мышьяка и ртути, поэтому отравления среди больных были вовсе не редкостью. Жертвой подобного лечения стал Джордж Вашингтон, который после езды верхом в холодную, сырую погоду слег с простудой. В три приема ему выпустили два литра крови, вызвав анемию и слабость; затем врач дал ему ртутное слабительное. Вашингтон умер в течение суток.
22
В Западной Европе со средних веков существовало разграничение между врачами, которые получали медицинское образование в университетах и занимались только лечением внутренних болезней, и хирургами, которые научного образования не имели, врачами не считались и в сословие врачей не допускались.
Врачи представляли официальную медицину того времени, которая продолжала следовать слепому заучиванию текстов и за словесными диспутами была еще далека от клинических наблюдений и понимания процессов, происходящих в здоровом или больном организме. Ремесленники-хирурги, напротив, имели богатый практический опыт. Их профессия требовала конкретных знаний и энергичных действий при лечении переломов и вывихов, извлечении инородных тел или лечении раненых на полях сражений во время многочисленных войн.
Официальная медицина упорно сопротивлялась признанию равноправия хирургов: им запрещалось выполнять врачебные манипуляции и выписывать рецепты. До конца XVIII в. хирургия в Европе считалась ремеслом, а не наукой. Первой страной, где хирургов признали равными врачам, была Франция. В 1731 г. в Париже открыли первую Хирургическую академию.
23
Гален (ок. 129—199 гг. н. э.) — знаменитый врач и анатом из Пергама, работавший в Риме и бывший другом и придворным врачом императора Марка Аврелия. Труды Галена имели огромное влияние на медицину последующих полутора тысяч лет. В Средние века, как на Востоке, так и на Западе, Гален оставался непререкаемым авторитетом, «королем анатомии». Его познания о функциях спинного мозга были полностью оценены только в XIX веке, а его открытия в диссекции костей и мускулов дали термины, которыми пользуются до сих пор.