Однако главной целью ночного нападения была вовсе не докторесса, а с Дамионом Пельтаном мебельщика ничего не связывало.
Логика подсказывала исключить причастность верзилы-столяра к убийству, поскольку на ум не приходило ни одного ответа на простой вопрос: почему Баллок, буде он замешан, оставил в живых ненавистную ему Александри Соваж, а вместо этого выместил свою ненависть на ее спутнике – незнакомом ему французе?
И все же внутренний голос подсказывал не сбрасывать этого мужчину со счетов. От него разило злобой, маленькие черные глаза светились блеском, который Себастьян сразу узнал, ибо сталкивался с таким и раньше. Типы, подобные Самсону Баллоку, не только извлекали выгоду из своей исключительной массивности и силы; они упивались страхом, который внушали окружающим, и пользовались этим страхом, чтобы добиваться подчинения и прокладывать себе путь в жизни. Когда же запугивание не давало желаемого результата – а иногда просто в особенно ожесточенном расположении духа, – они убивали.
И получали от этого удовольствие.
ГЛАВА 19
В пять минут одиннадцатого Себастьян стоял у ворот садов Карлтон-Хауса и наблюдал, как Камилл Бондюран, размахивая руками, целеустремленно вышагивает по Мэлл с отсутствующим выражением лица человека, чьи мысли где-то далеко-далеко. Француз облачился в плотное коричневатое пальто, а шею укутал толстым вязаным шарфом из шокирующе яркой синей шерсти. Белые облачка его выдохов медленно таяли в холодном воздухе.
Мэлл, в давние времена усыпанная дроблеными ракушками длинная дорожка, где английские короли любили устраивать французскую игру под названием «palle maille», лежала к северу от Сент-Джеймсского парка. Параллельно этой широкой давно уже гравийной аллее, обсаженной липами и вязами, на противоположной стороне парка шла такая же под названием Бердкейдж-Уолк. Из-за близости к «Гербу Гиффорда» она представлялась более логичным выбором для обитателя гостиницы, желающего совершить моцион. Однако Бердкейдж-Уолк пользовалась определенной репутацией, что, видимо, и побудило Бондюрана избрать для прогулок Мэлл.
– Бодрящий денек для прогулки, – отметил Себастьян, пристраиваясь рядом с секретарем.
Тот бросил на виконта быстрый взгляд и зашагал дальше. Француз был высоким, худым как скелет, с сальными черными волосами и костлявым лицом. Его почти лишенные ресниц глаза щурились не то по привычке, не то пытаясь получше разглядеть спутника.
– Мы с вами знакомы? – картавя, с сильным акцентом спросил по-английски Бондюран.
– Я был на отпевании Дамиона Пельтана.
– Не припоминаю, чтобы видел вас там.
– Вероятно, потому, что вы в это время читали, – последовало любезное пояснение.
Секретарь резко остановился и повернулся к Себастьяну лицом:
– Чего вы от меня хотите?
– Вы ведь отдаете себе отчет, что Пельтана убили?
– Разумеется! За кого вы меня держите? За полного идиота?
– Вам известно, почему он погиб?
– Потому что оказался настолько глуп, чтобы податься в опасный район незнакомого города посреди ночи? Потому что был французом? Потому что кому-то не понравился покрой его пальто? Откуда мне знать? И вообще, не понимаю, какое вам-то до этого дело.
– Он ни с кем не ссорился в последнее время?
– Пельтан? С кем ему было ссориться? Насколько я могу судить, этот человек не имел собственного мнения ни по одному из значимых вопросов. Попробуй вы вовлечь его в дискуссию о Руссо или о Монтескье, он бы только рассмеялся и сказал, что философствования мертвых не представляют для него никакого интереса.
– А что же его интересовало?
– Больные – особенно неимущие, – презрительно передернулось лицо секретаря. – Пельтан бывал сострадательным и чувствительным до слезливости.
– Вы не сторонник филантропии, как я понимаю?
– Нет, не сторонник. Чем скорее позволить голодранцам умереть, тем лучше для общества. Зачем поощрять их дольше плодиться?
– Императорам и королям нужно откуда-то брать солдат, – заметил Себастьян.
– Ваша правда. Хорошо, что низшие сословия пригодны хотя бы на пушечное мясо.
– Которое император Наполеон расходует с ошеломительной скоростью.
Бондюран кисло поджал большой рот:
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Не знаете никого, кто мог бы желать смерти Пельтану?
– По-моему, я уже ответил на этот вопрос. – Француз поплотнее намотал на шею шарф. – А теперь прошу меня извинить. Вы прервали мой моцион.