– Скорее всего, не связаны, – ответил Себастьян, больше для того, чтобы успокоить ее. – Когда вы виделись с Пельтаном на прошлой неделе, каким он вам показался?
– Что вы имеете в виду?
– У меня сложилось впечатление, что отношения между отдельными членами делегации нельзя назвать приятельскими.
Мягкий зеленый взгляд осветился озорным огоньком.
– Да, но разве это удивительно? Им же поручили следить друг за дружкой.
– Вот как?
– Хотя Армон Вондрей и является послушным орудием в руках Бонапарта, это вовсе не значит, будто император ему доверяет. Наполеон вообще никому не доверяет, особенно сейчас. Вы слышали о заговоре против него в минувшем декабре?
Себастьян утвердительно кивнул.
– Полковник Фуше – это выбор императора, не Вондрея.
– А секретарь?
– Камилл Бондюран вовсе не такой смиренный тихоня, каким тщится казаться. Дамион однажды заметил, что родись Бондюран в Испании на пару столетий раньше, он сделал бы блестящую карьеру палача инквизиции.
– А сам Пельтан? Почему его выбрали?
– Он был единственным, кого пригласил лично Армон Вондрей. Дамион присутствовал здесь в качестве его личного врача и не играл никакой роли в переговорах.
– Но тем не менее согласился поехать. Не знаете, по какой причине?
– Мой муж задал ему этот же вопрос. Дамион в ответ усмехнулся и сказал, что человеку нечасто выпадает шанс войти в историю.
По улице прокатился груженый угольный фургон. Тащившая его четверка тяжеловозов грузно налегала на хомуты, дыхание лошадей белой дымкой повисало в холодном воздухе.
– Ваш друг никогда не служил врачом в армии?
– Нет, – покачала головой леди Питер. – Из-за перенесенной в детстве болезни у него были слабые суставы. Возможно, поэтому он и согласился сопровождать Вондрея. Мне кажется, Дамион тяготился тем, что остается в Париже в то время, когда другие сражаются и гибнут.
– Так он поддерживал императора?
Изящный подбородок неожиданно горделиво вскинулся.
– Он поддерживал Францию.
– И одобрял цель делегации?
– Имеете в виду мир? После двадцати лет войны кто из нас не жаждет мира?
– Даже такого, при котором Наполеон Бонапарт останется на французском троне?
– Дамион не был роялистом, если вы на это намекаете.
– И все же он согласился проконсультировать Марию-Терезу.
По лицу леди Питер промелькнула тень тревоги.
– Вам известно и об этом?
– Принцесса бездетна уже долгие годы. Что заставило ее надеяться, будто доктор Пельтан сможет помочь?
– Среди прочего Дамион увлекался изучением лекарственных трав, как тех, которые оказались позабытыми здесь, в Европе, так и тех, что издревле используются коренными жителями обеих Америк и Индии. Он опубликовал ряд статей по данной тематике.
– Мне почему-то трудно себе представить Марию-Терезу штудирующей мудреные медицинские статьи. Так откуда же она узнала о Пельтане?
– По-моему, это дядя принцессы порекомендовал ей Дамиона.
Себастьян увидел, как Ноэль Дюран толкнул своего товарища по играм. В сердитые голоса мальчишек вплелись окрики няньки.
– Который дядя?
– Людовик-Станислав, или граф Прованский, или самозваный Людовик XVIII – как вам угодно называть этого человека. Он и сам консультировался с Дамионом за несколько дней до принцессы.
– Я этого не знал. – Людовик-Станислав почему-то не счел нужным упомянуть о столь незначительном факте.
Мальчишки уже вцепились друг в друга и теперь катались под раскидистым вязом в побуревшей от мороза траве.
– А доктора Пельтана не… – Себастьян запнулся, подыскивая подходящее слово, – взволновали его встречи с Бурбонами?
Леди Питер развернулась к нему лицом.
– Да, полагаю, взволновали. Дамион, правда, постарался перевести все в шутку, но меня удивило, что он вообще упомянул об этих встречах. Я подумала, может, именно то короткое и трагичное знакомство его отца с королевской семьей и стало причиной, по которой…
– Бурбоны обратились к нему? Или по которой его растревожили встречи с ними?
– Конечно же, я имела в виду второе, что причастность Пельтана-старшего к королевской семье и заставила волноваться Дамиона. С какой стати Бурбонам обращаться к Дамиону из-за того, что делал его отец двадцать лет назад?
Раз воображение дамы не обладало достаточной живостью, Себастьян не собирался ее просвещать.
– Не приходит ли вам на ум, кто мог желать ему зла?