– Она не собирается умирать.
ГЛАВА 39
На стук Себастьяна дверь в хирургию Гибсона на Тауэр-Хилл открыла Александри Соваж.
– Гибсон во дворе, выполняет вскрытие тела полковника Фуше,– сказала она.
– Вот и хорошо.– Себастьян проскользнул мимо нее в закрывающуюся дверь. – Я хотел увидеть именно вас.
Она недолго постояла с одной рукой на задвижке; туман сочился в прихожую. Потом притворила дверь и повернулась лицом к визитеру.
– Чего же вы хотите от меня?
Единственное платье, оставшееся у нее после пожара, прикрывал перепачканный передник. Щеку пересекала грязная полоса. По всей видимости, докторесса своими руками вычищала небольшую комнату справа от входа.
Себастьян вздохнул свободнее, найдя француженку в хирургическом кабинете, а не в доме Гибсона. Хотя не был уверен, что не переоценивает это обстоятельство.
– По вашим словам, вечером того дня, когда Дамион Пельтан был убит, вы пришли к «Гербу Гиффорда» и застали его стоящим перед гостиницей.
– Да-а, – протянула она, будто гадая, куда ведут новые расспросы.
– И что вы ему сказали? «Там больной ребенок, хотелось бы, чтобы ты на него посмотрел; пожалуйста, пойдем»?
– Что-то вроде этого, да.
– Ничего больше? А потом вы вместе отправились на Сент-Кэтрин-Лейн?
– Да.
– И когда вы шли вверх по Кошачьему Лазу, он признался, что надеется уговорить леди Питер бежать с ним, и вы поссорились?
– Да. – Темно-карие глаза Александри смотрели на Себастьяна с подозрением, очень похожим на ненависть.
Он продолжил:
– Так о чем же вы спорили перед «Гербом Гиффорда»? Учитывая все, что я узнал о Дамионе Пельтане, не верится, будто вам было трудно уговорить его пойти с вами. Какого черта вы там ссорились?
– Кто вам сказал, что мы спорили перед гостиницей?
– Дамион являлся членом французской делегации, прибывшей в Лондон с весьма деликатной миссией. Едва ли приходится удивляться, что за ним следили.
– Опять Джарвис, да?
Не дождавшись ответа, Александри презрительно фыркнула.
– И к чему вы ведете? По-вашему, я рассорилась с братом, заманила его в темный переулок, вырезала ему сердце, а затем ударила себя по голове? И потом еще взорвала свою служанку, когда та пригрозила разоблачить мои злодеяния, так? – На щеках француженки проступили красные пятна. – Я врач. Я спасаю людям жизнь, а не отбираю.
Себастьяну действительно приходило в голову, что она могла принимать гораздо большее участие в смерти собственного брата, чем пыталась внушить им с Гибсоном. Но он ограничился прежним вопросом:
– Спор перед гостиницей: о чем он был?
Александри покачала головой.
– Я не вправе вам этого рассказать. Это тайна, и тайна не моя.
Себастьян пронзил ее взглядом.
– Какого черта, по-вашему, я сделаю с этой тайной? Прокричу с крыши дома? Дам объявление в газету? Проклятье! Три человека уже убиты. Скольким еще придется умереть, прежде чем вы решитесь быть со мной честной?! Скажите же, о чем был тот спор, в итоге завершившийся смертью!
Она отошла и встала напротив узкого оконца с видом на переулок. Желтоватый туман снаружи сгустился до консистенции супа-пюре.
– Дамион обнаружил, что я знала… кое-что, имевшее к нему отношение. Знала в течение девяти лет. Он считал, что я должна была поставить его в известность. Сожалею, но большего открыть вам не могу.
В течение девяти лет. Девять лет…
– Ад и преисподня! – воскликнул Себастьян. Он вспомнил светловолосого зеленоглазого мальчишку, пускавшего две деревянные лодочки по ручью, и как сестра смотрела на него с поистине материнской любовью и гордостью. – Это Ноэль Дюран, верно? Он никакой не «брат» леди Питер, а ее сын. Ее и Дамиона Пельтана.
Александри повернулась и уставилась на него, ее лицо выдавало удивление.
– Вы знали?
Он покачал головой.
– Нет. Я предполагал, что Пельтан приехал в Лондон, откуда-то прознав, как лорд Питер обходится со своей женой. Но он явился сюда из-за мальчика, не так ли? Какой случай открыл ему правду?
– Старый священник в Париже. Мой брат сидел возле его смертного одра. Умирающий бредил. Сначала его речи казались Дамиону бессвязными. Но чем дольше он слушал старика, тем больше смысла улавливал.
– Джулия Дюран узнала, что беременна, до того, как покинула Париж?
– Да.
– Тогда почему, черт подери, она не призналась в этом человеку, которого будто бы любила?
– Потому что ей было всего шестнадцать. Потому что боялась. Потому что ее отец заверял, что семья покидает Францию на короткое время. Но он обманулся.