На свесах крыш поблескивали ряды сосулек, от оконного стекла тянуло ледяным холодом. Отойдя от окна, Гибсон наклонился к камину, чтобы подбросить в огонь угля. Он уже разгибался, когда почувствовал, что за ним наблюдают.
Покосившись на кровать, обнаружил, что смотрит в пару темно-карих глаз. Неуклюже пошатнувшись, выпрямился и произнес:
– Доброе утро.
Раненая облизнула пересохшие губы, грудь ее порывчато вздымалась, будто от страха.
– Не нужно волноваться. Я не враг.
– Я вас помню, – голос рыжеволосой звучал хриплым шепотом, английское произношение было с акцентом, но четкое. – Вы тот, кто… – Ее глаза потемнели, словно от воскресших горестных воспоминаний. – Дамион действительно мертв?
– Да. Мне жаль.
Незнакомка несколько раз быстро моргнула и отвернулась. Буйные, огненно-рыжие волосы веером разметались по подушке.
– Он был вашим другом? – негромко спросил Гибсон.
Вместо ответа она приложила руку к голове, ощупывая длинными, тонкими пальцами обнаруженную там повязку.
– Что со мной случилось?
– Вы не помните?
– Нет.
Гибсон подковылял обратно к кровати.
– Со временем все восстановится. Память – забавная штука.
Раненая снова посмотрела на него.
– Где я?
– В моей операционной.
– Так вы хирург?
– Да. – Он неуклюже поклонился: – Пол Гибсон, бывший врач Двадцать пятого легкого драгунского полка его королевского величества.
Незнакомка обвела его взглядом, заставляя пожалеть, что он не нашел времени умыться, побриться и, возможно, сменить одежду.
– Вы потеряли ногу в сражении с французами?
– Да.
– Я француженка.
Пол ухмыльнулся:
– Я заметил.
К его удивлению, в уголках глаз собеседницы собрались смешливые морщинки. Затем еле уловимая улыбка угасла, темно-карий взгляд прошелся по комнате, будто ища кого-то или что-то.
– Мне помнится, я слышала голос другого мужчины. Вы с ним разговаривали.
– Наверное, констебль.
– Нет, речь была образованной.
– А-а, тогда лорд Девлин.
– Девлин?
– Это мой друг.
Она с минуту помолчала, погрузившись в собственные мысли, затем произнесла:
– Вы так и не сказали, что с моей головой.
– Подозреваю, что либо вас ударили по ней, либо вы ушибли ее при падении.
– Насколько серьезно я пострадала?
– По-моему, трещины в черепе нет. Но меня беспокоит сотрясение мозга.
– Расширены ли у меня зрачки?
– Нет. – Вопрос незнакомки обнаружил неожиданную для Гибсона глубину ее медицинских познаний. – Ваш отец был врачом?
Что-то промелькнуло в темно-карих глазах, но быстро спряталось за полукружиями опущенных ресниц.
– Да, он и сейчас врач. В Париже.
– Есть ли люди, которым следует сообщить, что вы в безопасности? Я… – решив, что это прозвучит чересчур фамильярно, Пол заменил местоимение: – Мы даже не знаем вашего имени.
Она снова всмотрелась в лицо Гибсону, словно оценивая его.
– Меня зовут Александри Соваж. Живу одна, с единственной служанкой. Но Кармела добрая женщина и наверняка тревожится, что со мной случилось.
– Я позабочусь, чтобы она получила весточку о вас.
Назвав хирургу адрес своих съемных комнат на Голден-сквер, француженка замолчала, полуприкрыв глаза, однако оставалась встревоженной – даже напряженной. Пол подозревал, что ее мысли вернулись к мужчине, труп которого лежал во флигеле в конце двора.
– Вы помните, почему ходили по Кошачьему Лазу прошлым вечером? – поинтересовался он.
Взгляд Александри снова стал острым.
– Да, конечно. Дамион согласился пойти вместе со мной осмотреть ребенка.
– Ребенка? Какого ребенка?
– Во «Дворе висельника» живет одна француженка, мадам Клер Бизетт. Ее маленькая дочка, Сесиль, серьезно больна.
– И Пельтан осмотрел девочку?
– Да, но был так же поставлен в тупик ее состоянием, как и я. Боюсь, малышка умирает. – Голова раненой тревожно заерзала по подушке. – Я обещала навестить их сегодня утром. Я…
Гибсон положил руку на плечо француженки, успокаивая ее.
– Не расстраивайтесь. Если хотите, я могу туда сходить.
Женская плоть под его ладонью была нежной и теплой. Александри подняла на него глаза.
– У несчастной матери нет денег, чтобы заплатить вам.
Пол мотнул головой:
– Это неважно. Просто расскажите мне…
Он запнулся, встретившись взглядом с Александри, чьи зрачки расширились от нового прилива страха, потому что на улице раздались громкие голоса и во входную дверь забарабанил тяжелый кулак.