– Насколько вам известно.
– Насколько мне известно, – легко согласился француз. – Однако, учитывая, сколь высоки ставки, даже простого предположения хватило бы, чтобы жизнь Пельтана подверглась опасности.
Придворный перевел взгляд на причал у подножия моста, где река вспенивалась и закручивалась в смертоносном водовороте. Будь в Лондоне граф д’Артуа, его бы Себастьян и заподозрил прежде всего, поскольку жестокость и порочность младшего из трех братьев Бурбонов равнялись лишь его же тщеславию и эгоистичности. Но Артуа находился далеко отсюда, в Шотландии. Если же в дело замешан прикованный к инвалидной коляске некоронованный король, тогда не понятно, почему Лашапель считает именно себя целью нападения на Бердкейдж-уолк.
Себастьян сказал:
– К чему тогда покушаться на вас? Я готов допустить, что полковника Фуше убили и искалечили в надежде напугать Вондрея, чтобы тот прекратил мирные переговоры. Но вас-то зачем убивать?
– Возможно, из-за того, что я знаю или подозреваю.
– Кстати, мне рассказывали, что у леди Жизель во время Террора родился младенец, который не выжил. А отчего он умер?
Лашапель встретился взглядом с Себастьяном. Французу довелось стать свидетелем проявлений дичайшего варварства, и он наверняка не питал иллюзий в отношении своих соплеменников и глубин греховности, в которую они впали. И все же в его глазах промелькнул ужас, бессознательно возникающий у человека при столкновении с бездушной жестокостью, граничащей с безумием.
– Она его задушила.
ГЛАВА 50
Себастьян подошел к приемной Гибсона и увидел сидевшую у входа на корточках Александри Соваж. Наклонив голову, она все внимание сосредоточила на повязке, которую накладывала на палец девочки в лохмотьях. Судя по напрягшейся спине, докторесса заметила Себастьяна. Но головы не подняла, и наставительно обратилась к своей пациентке:
– В следующий раз, Фелисити, не забывай: гуси кусаются.
Малышка хихикнула, мило поблагодарила и упорхнула, чтобы присоединиться к стайке оборвышей, поджидавших ее в тени Тауэра.
Медленно поднявшись на ноги, Александри повернулась лицом к Себастьяну.
– Зачем вы здесь?
– Нам нужно поговорить.
Ветер трепал пряди темно-рыжих волос, обрамлявших бледное лицо; она скрестила руки на груди, словно озябнув. Даже не попытавшись зайти в помещение, француженка просто стояла и смотрела на него большими немигающими глазами.
Себастьян спросил:
– Почему вы мне не сказали, что Дамион приходился вам всего лишь сводным братом?
– «Всего лишь»? По-вашему, если у нас разные матери, то он для меня не особо важен. Вы к этому клоните?
– Нет. Я клоню к тому, что некоторые люди могли счесть его пропавшим дофином Франции и, возможно, из-за этого его и убили. Почему, черт подери, вы держали меня в неведении?
– Матерь Божья! Зачем мне воскрешать какой-то нелепый, давно заглохший слух? Дамион был моим братом, моим сводным братом, если угодно. Но никак не Бурбоном.
– Вы абсолютно уверены?
– Да!
– Сколько вам было лет, когда отец привел в дом Дамиона?
Ее глаза враждебно сверкнули.
– Четырнадцать.
– Но раньше вы никогда его не видели?
– Нет, не видела. Даже не знала о его существовании.
– И вам это не показалось странным?
– Тогда? Конечно, показалось. Теперь? – Александри покачала головой. – Уже не кажется. Его мать была дворянкой. Рождение внебрачного ребенка могло ее опозорить и поэтому держалось в секрете. Думаю, ее родители оборвали все связи между ней и моим отцом.
– Брат когда-нибудь рассказывал вам о своей матери?
– На самом деле нет. Он мало что помнил о своей жизни до тюрьмы. Когда душевная травма слишком тяжела, чтобы с нею жить, разум иногда стирает память о прошлом.
– А на его долю выпали столь тяжкие испытания?
– Их с матерью бросили в тюрьму, где им пришлось прозябать без света и без нормальной еды – в условиях гораздо худших, чем те, в которых содержали Марию-Терезу. А через несколько лет заключения мать вырвали из рук Дамиона и казнили. Он так и не смог полностью оправиться от пережитого, ни физически, ни умственно. Его мучили ужасные кошмары, а непроходящая слабость в ногах не позволила служить врачом во французской армии.
– И по той же причине он терпеть не мог темноты?
– Да.
Мысли о том, с чего начался страх Дамиона и чем закончился, сделали молчание напряженным.
Себастьян не сводил взгляда с лица Александри.
– Не припоминаете никаких оговорок вашего отца в поддержку версии, что он мог быть вовлечен в попытку спасти дофина из Тампля?