«Она убедила себя, что он был настоящим подарком. Как сложилась бы ее жизнь, если бы другие пожилые мужчины “захотели ее”, другие, подобные тем, каких она повидала в своей жизни?! Как много качеств было в этом человеке, за которые она могла бы научиться любить его? И он был одним из тех, кого ей ни в коем случае не следовало стыдиться. Он был джентльменом весьма приятной внешности, любезным в общении, благообразным и опрятным на вид. Разве не скажут люди, как же ей повезло, случись ей стать Миссис Уиттлстафф? <…> После часового раздумья она решила, что выйдет замуж за Мистера Уиттлстаффа»67.
В этих размышлениях она не задается вопросом о своих чувствах или чувствах мистера Уиттлстаффа. В сущности, она знает, что он сделает ей предложение, хотя ничего конкретного на этот счет сказано не было. Ее ответ на это предполагаемое предложение тоже понятен. Мэри хватило часа, чтобы договориться с собой о будущем супружестве, прибегнув к ряду доводов в пользу его принятия и мысленно перечислив их себе, и доводы эти имели непосредственное отношение к достоинствам мистера Уиттлстаффа и к тому, что, по ее мнению, «скажут люди», стань она его женой. Мэри видит в нем те же добродетели, какие увидит в нем общество, что говорит о совпадении частных и коллективных суждений. Согласно социологическим теориям «зеркального “я”»68 (представление о собственном «я», сформированном под влиянием мнения других людей. — Прим. пер.), решение Мэри включает в себя мнение общества о сделанном ею выборе. Ее собственное оценочное суждение о мистере Уиттлстаффе и оценка окружающих сформированы общепризнанными социальными сценариями поведения достойного мужчины, нормами супружества и соглашениями об истинной роли женщины. Как и ее оценка, привязанность Мэри к нему основана на общих стандартах. Решившись принять его предложение, она становится частью этого признанного и устоявшегося мира. Ее чувства и ее решение одновременно объединяют в себе и ее ощущения, и экономическую выгоду брака, и социальные ожидания женщины в ее положении. Чувства и нормы образуют единую культурную матрицу и оказывают непосредственное влияние на принятие решения.
Решение Мэри и ее последующее согласие выйти замуж за старика превращается в дилемму, когда читатель узнает, что тремя годами ранее она отдала свою руку Джону Гордону. После нескольких коротких встреч, достаточных для обручения, молодые люди дали друг другу обещание пожениться после возвращения Джона из Южной Африки, куда он отправился на поиски состояния. Не имея от него никаких известий в течение трех лет, Мэри Лори освобождается от своего обещания и принимает предложение мистера Уиттлстаффа. Драма этого романа разгорается, когда Джон Гордон появляется вновь, заставляя тем самым Мэри столкнуться со вторым и гораздо более драматичным актом выбора, на этот раз между двумя людьми и двумя разными чувствами. В частности, ей приходится выбирать между нарушением обещания, данного «старику», к которому она питает нежную привязанность, и исполнением эмоциональной клятвы, данной молодому человеку, в которого она была влюблена за три года до этого. Поскольку выполнение обещаний имело первостепенное значение для английских дворян и для среднего класса девятнадцатого века, Мэри принимает благородное решение сдержать данное ею слово.
Было бы заманчиво рассматривать дилемму, возникшую в этом романе, как противопоставление эмоционального решения разумному, общественный долг — индивидуальной страсти. Но это лишь привело бы к путанице между психологией и социологией. Фактически каждый из двух вариантов выбора Мэри эмоциональный — привязанность или любовь — и каждый согласуется с нормами ее социального окружения. В обоих случаях чувства Мэри тесно связаны с нормативным порядком. Выйти замуж за человека, с которым она встречалась три раза без полового контакта, заслуживает такого же уважения в обществе, как выйти замуж за «старого» Уиттлстаффа. Эти два различных эмоциональных варианта выбора ведут в одном и том же нравственном и социальном направлении брака. В обоих случаях эмоции Мэри направлены в иерархизированный моральный космос. По сути дела, именно благодаря своим эмоциям она погружается в нормативную космологию брака девятнадцатого века.
67
Троллоп Э. Любовь старика. Oxford: Oxford University Press, 1951. С. 33 [Trollope A. An Old Man’s Love. Oxford: Oxford University Press, 1951. P. 33].
68
См. Кули Ч. Х. Человеческая природа и социальный порядок. Pisataway, NJ: Transaction Publishers, 1992. С. 184. [Cooley C. H. Human Nature and the Social Order. Pisataway, NJ: Transaction Publishers, 1992. P. 184]; Фрэнкс Д. Д., Гека В. Независимость и конформизм в самовосприятия Кули: Зеркало себя и за его пределами // Symbolic Interaction 15, № 1 (1992). С. 49–68 [Franks D. D., Geca V. Autonomy and Conformity in Cooley’s Self-theory: The Looking-glass Self and Beyond // Symbolic Interaction 15, № 1 (1992). P. 49–68]; Мид Дж. Х. Вклад Кули в американскую социальную мысль // American Sociological Review 35, № 5 (1930). С. 693–706 [Mead G. H. Cooley’s Contribution to American Social Thought // American Sociological Review 35, № 5 (1930). P. 693–706]; Мид Дж. Х. Ум, личность и общество. Chicago: University of Chicago Press, 1934 [Mead G. H. Mind, Self and Society. Chicago: University of Chicago Press, 1934]; Шраугер С., Шенеман Т. Символический интеракционистский взгляд на Я-концепцию: сквозь темное зазеркалье // Psychological bulletin 86, № 3 (1979). С. 549–573 [Shrauger J. S., Schoeneman T. J. Symbolic Interactionist View of Self-concept: Through the Looking Glass Darkly // Psychological bulletin 86, № 3 (1979). P. 549–573]; Тайс Д. М. Изменение Я-концепции и самопрезентация: Зазеркальное Я — это также и увеличительное стекло // Journal of Personality and Social Psychology 63, № 3 (1992). С. 435–451 [Tice D. M. Self-concept Change and Self-presentation: The Looking Glass Self Is Also a Magnifying Glass // Journal of Personality and Social Psychology 63, № 3 (1992). C. 435–451].