Скорее социологически, а не психологически обоснованная привязанность Мэри к Уиттлстаффу и ее безудержная любовь к Гордону, ее личные чувства и социальные условности образуют единую матрицу. Более того, как бы обескуражена ни была Мэри, да и другие персонажи, все они осознают, в чем заключается замешательство друг друга. Это мир, где все обладают одинаковой нормативно-правовой информацией о порядке личного и нормативно установленного. На самом деле именно из-за того, что Уиттлстафф понимает, с какими нормативными ограничениями сталкивается Мэри, он в конечном счете освобождает ее от данного ему обещания. Соблюдение обещаний и институт брака являются нормативными положениями, которые распространяются на желание и любовь и организуют их изнутри.
Эмилю Дюркгейму можно поставить в заслугу, что он первый осознал, чем был вызван крах такого эмоционального, нормативного и институционального порядка69. Социологи редко обращают внимание, насколько понятие аномии Дюркгейма в его знаменитом и теперь уже каноническом социологическом исследовании о самоубийстве относилось к сексуальным и супружеским желаниям. Необычайно пророческими оказались слова, которыми он описал эмоциональную структуру нового социального типа, появившегося во французском обществе, — одинокого человека70:
«Хотя его [женатого мужчины] наслаждение ограничено, оно гарантировано, и эта уверенность формирует направленность его ума. Судьба неженатого мужчины совсем иная. Поскольку он имеет право устанавливать любые отношения в угоду своим наклонностям, он стремится ко всему и не удовлетворяется ничем. Это нездоровое стремление к бесконечному, которое повсюду сопровождает аномию, может так же легко атаковать любую область нашего сознания, оно очень часто принимает сексуальную форму, описанную Мюссе. Человек не может остановиться, пока что-нибудь его не остановит. Помимо уже испытанных удовольствий он предвкушает и жаждет других, и если так случается, что диапазон возможного почти исчерпан, он мечтает о невозможном, жаждет несуществующего. Как тут не обостриться чувствам от такой бесконечной гонки? Чтобы достичь этого состояния, ему даже необязательно до бесконечности множить любовные переживания и вести образ жизни Дон Жуана. Достаточно банального существования самого обычного холостяка. Беспрестанно возникают новые надежды, но только для того, чтобы снова стать обманутыми и растаять, оставляя лишь шлейф усталости и разочарования. Как же тогда желанию остаться неизменным, если нет уверенности в том, удастся ли удержать объект этого желания, ибо аномия имеет двойственный характер? Когда человек не может бескомпромиссно отдаться, он не имеет права и владеть. Таким образом, неопределенность будущего вкупе с его собственной нерешительностью обрекают его на постоянные перемены. Результатом всего этого является состояние беспокойства, возбуждения и недовольства, которое неизбежно повышает вероятность самоубийства»71.
Дюркгейм предлагает здесь неординарную программу для того, что мы можем назвать социологией желания и эмоционального принятия решений: одни желания перерастают в непосредственное принятие решений, а другие нет. Желание одинокого человека аномично, поскольку оно подрывает способность желать какой-либо объект с определенной целью. Аномическое желание не является ни депрессивным, ни апатичным. Напротив, это беспокойное, гиперактивное, вечно ищущее чего-то состояние, которое Дюркгейм даже называет «нездоровым». Это желание не способствует браку, поскольку оно не может создать психические условия для того, чтобы желать единственный объект. Этому желанию, собственно, недостает объекта, и именно из-за его отсутствия оно становится ненасытным. Данное обстоятельство создает особую форму действия, постоянно находящуюся в движении (перемещение от одного объекта к другому) и в то же время не имеющую ключевой цели.
Итак, согласно Дюркгейму, аномическое желание имеет ряд характеристик. 1. У него нет телеологии, то есть нет никакой цели. Оно неустойчивое, свободно распространяющееся и склонно к перемене. 2. У него нет телеологии, поскольку оно лишено внутреннего нормативного ориентира, вокруг которого можно было бы построить всеопределяющую повествовательную структуру. 3. Будущее одинокого человека неопределенно и не может служить руководством настоящему. Однако женатый человек имеет известное и определенное будущее, основанное на нормативном знании и соучастии: он знает, какие его ждут удовольствия, и благодаря самому институту брака уверен в постоянном обладании ими. Одинокий человек, напротив, не может представить себе будущее и заперт в настоящем, в котором есть лишь надежда — espérance — гораздо более неопределенное и аморфное чувство, чем прогнозы на будущее. Посредством espérance человек размышляет о потенциальных возможностях нового удовольствия, которое, скорее всего, будет недолговечным. В этом типе желания проявляются свойства аномии: ему не хватает интеграции (он не исходит из социальных норм), и человек не стремится стать частью ячейки общества. 4. Наконец, когда желание аномично, внутренняя жизнь индивида — то, что Дюркгейм называет «направленностью его ума» — становится неопределенной, переключающейся с одного объекта на другой, и таким образом проходит в состоянии неопределенности и невозможности принять решение из-за неспособности зафиксировать желание на чем-то одном, будь то человек или учреждение. Женатый человек — это тот, кто уже в силу своего определения принял решение, в то время как одинокий может лишь бесконечно накапливать опыт, желания и партнеров, не будучи в состоянии привести вечное движение своего желания к эмоциональной и сюжетной развязке или принятию решения. Неопределенность, накопление, постоянное перемещение, неспособность (или нежелание) представить себе будущее — все это составляет сущность того, что Дюркгейм рассматривает как аномическое желание, неспособное соответствовать социальным нормам или идентифицировать себя с институтами. Аномические желания существуют в плоскости горизонтальной эквивалентности. Они не организованы иерархизированным нормативным и телеологическим космосом, как в повествовании Троллопа.
69
Дюркгейм Э. Самоубийство: социологическое исследование // пер. Джон А. Сполдинг и Джордж Симпсон. New York: Simon & Schuster, 1997 [Durkheim É. Suicide: A Study in Sociology // trans. John A. Spaulding and George Simpson. New York: Simon & Schuster, 1997].
70
В конце XIX века появился новый социальный тип, гедонист-одиночка, о котором в изобилии писали в литературе Гюстав Флобер, Шарль Бодлер, Марсель Пруст, а позже Штефан Цвейг и Ирэн Немировская. Это был новый социальный и литературный персонаж, который характеризовался отсутствием желания вступать в брак, тем самым избегая того, что было тогда для многих привилегированным способом финансовой и социальной мобильности.
71
Дюркгейм Э. Самоубийство: социологическое исследование // пер. Джон А. Сполдинг и Джордж Симпсон. New York: Simon & Schuster, 1997 [Durkheim É. Suicide: A Study in Sociology // trans. John A. Spaulding and George Simpson. New York: Simon & Schuster, 1997].