То, что Исайя Берлин назвал «негативной свободой», позволило языку и практикам потребительского рынка изменить лексику и грамматику субъективности. Тот же самый язык интересов, утилитаризма, мгновенного удовлетворения, эгоцентричной деятельности, накопления, разнообразия и своеобразия переживаний теперь пронизывает романтические и сексуальные связи и, таким образом, требует от нас трезвого исследования значения и влияния свободы, не ставя, однако, под сомнение нравственный прогресс, который представляет собой борьба феминистских и ЛГБТ-движений. Одобрение исторических достижений этих движений и продолжение их борьбы не должны помешать нам в изучении путей исторического и эмпирического развертывания морального идеала свободы в рыночных формах, которые также призывают к свободе34. На самом деле понимание того, почему однажды узаконенные идеи и ценности имеют динамику развития, не всегда совпадающую с той, которую задумывали их приверженцы, поможет вернуть первоначальный идеал свободы, ставший импульсом развития этих движений. Таким образом, раз неолиберализм повлек за собой упадок нормативности в экономических сделках (преобразовав общественные институты в прибыльные организации и превратив личные интересы в естественную эпистемологию личности), то есть все основания задаться вопросом, не оказывает ли сексуальная свобода аналогичного воздействия на интимные отношения, то есть не знаменует ли она упадок нормативности в натурализации эгоцентрического удовольствия и установлении сексуальной конкуренции и сексуального накопления, тем самым позволяя отношениям оставаться неподконтрольными нравственным и этическим кодексам. Иными словами, стала ли сексуальная свобода неолиберальной философией частной сферы35, дискурсом и практикой, которые снижают нормативность отношений, натурализуют потребительскую этику и технологии как новую форму эмоциональной самоорганизации и делают нормативное и нравственное ядро интерсубъективности менее доступным для понимания? Хотя сама свобода оказалась мощным нормативным притязанием на противодействие институту принудительных браков или браков без любви, на утверждение права на развод, на ведение сексуальной и эмоциональной жизни в соответствии со склонностями человека, на предоставление равенства всем сексуальным меньшинствам, мы можем задаться вопросом, не лишила ли сегодня эта самая свобода сексуальные отношения того нравственного языка, на котором они были выражены изначально (например, избавившись от языка обязательств и взаимности, который традиционно использовался для всех или, по крайней мере, большинства социальных взаимодействий). Подобно тому, как современный монополистический капитализм противоречит духу свободного обмена, который существовал в центре ранних концепций рынка и торговли, сексуальная субъективность, четко сформированная потребительской и технологической культурой, вступает в конфликт с взглядами освобожденной сексуальности, лежавшими в основе сексуальной революции, поскольку такая сексуальность в конечном итоге приводит к вынужденному воспроизведению тех же самых схем мышления и к тем же самым алгоритмам действий, которые делают технологии и экономику невидимыми движущими силами, формирующими наши социальные связи.
По ряду причин гетеросексуальность является более привилегированной областью для изучения этого вопроса, чем гомосексуальность. В своем нынешнем виде гетеросексуальность основана на гендерных различиях, которые чаще всего представляют собой гендерное неравенство, гетеросексуальность, в свою очередь, формирует это неравенство в эмоциональной системе, которая возлагает бремя успеха или неудачи в отношениях на психику людей, в основном на женскую. Свобода делает эмоциональное неравенство незаметным, оставляя его без внимания. И мужчины, и женщины, в основном, конечно, женщины, обращаются к своей психике, чтобы справиться с душевными ранами, нанесенными таким эмоциональным неравенством: «Почему он отстранился? Я веду себя слишком навязчиво? Что я должна сделать, чтобы привлечь его внимание? Какие ошибки я совершила? Почему он ушел?» Все эти вопросы, задаваемые гетеросексуальными женщинами, указывают на то, что именно они чувствуют себя более ответственными за эмоциональное благополучие и за успешное управление отношениями. Что касается гомосексуальности, гендер здесь не является различием, а различие не означает неравенства, он не основан на гендерном разделении между биологической и экономической деятельностью, которые характеризуют гетеросексуальную семью. В этом смысле изучение воздействия свободы на гетеросексуальность является крайне необходимым с социологической точки зрения: поскольку, взаимодействуя со все еще распространенной и мощной структурой гендерного неравенства, сексуальная свобода пронизывает гетеросексуальность противоречиями и погружает ее в кризис36. Кроме того, поскольку гетеросексуальность была строго регламентирована и кодифицирована социальной системой ухаживания, которому надлежало завершиться браком, переход к эмоциональной и сексуальной свободе позволяет нам более четко осознать влияние свободы на сексуальные практики и противоречие, возможно, созданное такой свободой, с институтом брака (или партнерства), который остается в основе гетеросексуальности. Гомосексуализм, напротив, до недавнего времени был нелегальной и оппозиционной социальной формой. По этой причине он был с самого начала определен как практика свободы, противоречащая и противостоящая внутренней природе института брака, который использовал или отчуждал имущество женщин и приписывал мужчинам патриархальные роли. Итак, эта книга представляет собой этнографию современной гетеросексуальности (хотя время от времени я брала интервью и у гомосексуалов), которая как социальный институт находится под давлением противоборствующих сил, одновременно освободительных и реакционных, современных и традиционных, субъективных и отражающих капиталистические, потребительские и технологические силы нашего общества.
34
См., в частности, Дэвида М. Гальперина и Тревора Хоппа, которые документируют расширение сексуальных прав в Соединенных Штатах в своей работе «Война против секса» (Гальперин Д. М., Хопп Т. Война против секса. Durham, NC: Duke University Press, 2017 [Halperin D. M., Hoppe T., eds. The War on Sex. Durham, NC: Duke University Press, 2017]). Несмотря на достигнутый прогресс в области равенства браков, репродуктивных прав и доступа к контролю над рождаемостью, остается много областей, которые находятся под социальным контролем правительства, таких как реестры сексуальных преступников, криминализация ВИЧ и карательные меры против секс-индустрии.
35
Подробное обсуждение этого вопроса см. в кн. Каплан Д. Рекреационная сексуальность, еда и духовность нового века: культурная социология различий среднего класса // PhD diss., Hebrew University, 2014 [Kaplan D. Recreational Sexuality, Food, and New Age Spirituality: A Cultural Sociology of Middle-Class Distinctions // PhD diss., Hebrew University, 2014]; Каплан Д. Сексуальное освобождение и креативный класс в Израиле. London: Routledge, 2016. С. 363–370 [Kaplan D. Sexual Liberation and the Creative Class in Israel // Introducing the New Sexuality Studies, ed. S. Seidman, N. Fisher, and C. Meeks. London: Routledge, 2016. P. 363–370]; Вольтерсдорф Ф. Парадоксы случайной сексуальности: сексуальные субкультуры в условиях неолиберализма // Cultural Studies 25, № 2 (2011). С. 164–182 [Woltersdorff V. Paradoxes of Precarious Sexualities: Sexual Subcultures under Neo-liberalism // Cultural Studies 25, № 2 (2011). P. 164–182.
36
Современная гомосексуальность представляет собой историческое достижение сексуальной свободы, ее нравственное воплощение, поскольку, в отличие от греческой гомосексуальности, она не организует и не делает естественным неравенство (речь не идет о проявлении власти мужчины над рабом или юношей).