Прибыв домой с Джейн, обе вымотавшиеся и страдающие от недосыпа, я надеялась увидеть, что дома все в порядке, потому что Саймон и Питер следили за хозяйством и поддерживали огонь в семейном очаге. Может, мне и не достает боевого духа генерала Баден-Пауэлла, но в недостатке оптимизма мне не откажешь. Неизлечимого и к тому же беспричинного оптимизма. Дома царил ад. Кромешный Ад. Зачем быть оптимистом, решила я, буду лучше пессимистом. Так будет лучше всем. Пессимист либо всегда прав, либо иногда приятно удивлен – это же лучше, чем каждый раз разочаровываться, если ты неизлечимый оптимист.
Саймон напустил на себя вид оскорбленной невинности, когда я начала орать, почему это трусы валяются там, где они валяться не должны, почему мусор не вынесли, почему не смыли унитаз, почему на полу грязь, почему не вытерли стол, почему не сложили грязную посуду в посудомойку, а просто свалили все в раковину, и какого хрена они ждут, что появится волшебница-служанка, которая по мановению волшебной палочки разгребет все это дерьмо.
– Вот чем ты все это время, пока меня не было, занимался? – накинулась я на Саймона. – И НЕ ГОВОРИ мне, что ты «смотрел за Питером». Он не младенец, чтобы за ним постоянно смотреть.
– Ну, вообще-то, дорогая, – бесючим спокойным тоном начал Саймон, – я навел порядок в холодильнике, убрался в шкафчиках и повыбрасывал все, что просрочено.
Я аж похолодела.
– Ты сделал что? – промолвила я в ужасе.
Подбежала к щкафчикам. Открыла. Все мои приправы – как корова языком слизнула.
– Некоторые надо было выбросить еще два года назад, – пытался защищаться Саймон.
Я застонала.
Шкаф, в котором я держала ризотто, рукодельную пасту и пачку киноа – все символы нашей принадлежности к среднему классу, – был пуст.
– ЧЕТЫРЕ года! – продолжал Саймон свои аргументы. – Четыре года назад как надо было выбросить киноа! Ты даже не открывала ту пачку! Срок у ризотто вышел в прошлом месяце, у красного риса закончился два месяца назад, и еще там была пачка с фигурными макаронами, так она уже полгода как просрочена. А еще там лежала пачка спагетти, так у них срок закончился ШЕСТЬ лет назад!
– У этих продуктов нет срока, – с яростью набросилась я на него. – Приправы ГОДАМИ хранятся! Нет на приправах срока давности, а те, кто говорят, что надо через полгода их выкидывать, просто хотят вам продать новые. Приправы можно хранить, пока они не превратятся в труху! Пасту и рис можно есть годы спустя той даты, что производитель автоматом поставил на пачке, а теперь мне придется опять тратить деньги на покупку киноа, чтобы оно просто было в шкафу, как символ нашей принадлежности к среднему классу. Никто не ест киноа, оно просто должно лежать в шкафу! А консервы НИКОГДА не портятся! НИКОГДА! В этом их смысл, поэтому люди забивают склады консервами на случай ядерного апокалипсиса. Если сегодня разразится атомная война, мы можем не беспокоиться, зачем нам выживать, ведь ты нас уже лишил всех стратегических запасов круп и лапши. ТЫ ВЫБРОСИЛ МОЙ НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ ЗАПАС СПАГЕТТИ!
– Дорогая, ты опять преувеличиваешь, – усмехнулся Саймон. – Глянь в холодильник.
Открыла я холодильник. Пусто, шаром покати. Ни джема. Ни кетчупа. Ни майонеза. Ничего из овощей. Три бомбажные банки старинного хумуса, которые приобрели угрожающие округлые очертания, и я боялась к ним притрагиваться, тоже исчезли, ну хоть что-то.
– Все просроченное выбросил, – заулыбался Саймон.
– Картофель где?
– Вчера выбросил.
– Куда ты дел морковь-лук-чеснок?
– Туда же, все выбросил.
– А что с ними было не так? Они же не зацвели, не сгнили, не протухли, зачем ты их выбросил?
– Срок на упаковке вышел! Давно закончился! – твердил Саймон. – Поэтому все в мусор!
– Черт бы тебя побрал, – проворчала я. – Придется заказывать доставку на ужин. А ветчина где? Она же нормальная была.
– Нет, на ней было написано «хранить двое суток с момента открытия», а она уже больше двух дней открытая была.
– Ну ты и дурак! – воскликнула я. – НИКТО НИКОГДА не читает, сколько надо хранить в открытом виде. ОДИН ТЫ ТАКОЙ! Все, я пошла в душ соскребать с себя походную грязь, а ты отправляйся в Sainsbury’s ЗА ГРЕБУЧИМИ ПРОДУКТАМИ.