Потом мы погрузили вещи на машину и пешком двинулись на вокзал, изображая, впрочем, не очень старательно, некое подобие строя. Мы шли прямо по мостовой, а наши родственники — по тротуару. Их было много, они все что-то говорили, смеялись. Какая-то компания пела песни под гармошку. За всю дорогу я только два раза видел отца и Антошу, потому что их все время оттирали, а я старался не сбиться с ноги, ибо идущий впереди меня парень, когда я наступал ему на пятки, «благодарил» меня в выражениях, весьма далеких от изящной словесности.
Я думал, что нас сразу посадят в вагоны и повезут, но нас привели на областной сборный пункт и держали там до вечера. Пришли начальник эшелона капитан 2 ранга Самойленко и его заместитель по политчасти капитан-лейтенант Протасов. Начальник эшелона сказал речь в духе строевого устава, а замполит роздал газеты и стал выявлять наши вокальные, музыкальные и танцевальные способности.
— Мы с вами еще такие концерты давать будем, что заслушаешься, — пообещал он.
— На фига нам эта самодеятельность! — сказал Игорь, когда замполит ушел.
Старшина первой статьи Смирнов назначил меня командиром первого отделения. Обязанности разъясняя просто:
— Чтобы был полный порядок. Ясно?
Мне было абсолютно ничего не ясно, но я согласно кивнул.
Ночью мы погрузили в вагоны свои вещи, и нам разрешили попрощаться с родными. Отца и Антошу я нашел на перроне, им сказали, видимо, когда будет отправляться поезд.
— По-барски едете, в плацкартном. И постель чистенькая, — позавидовал отец. — А мы ехали в теплушках, спали на голых нарах. Холодище стоял, костры на полу разводили…
Все отведенные нам десять минут он рассказывал, как ехал на фронт. Только когда дали команду «По вагонам», спохватился:
— Ну ладно, сынок. Служи как полагается. Слушайся своих командиров. Они тебе теперь и заместо отца и заместо матери — худому не научат. — Отец смахнул ладонью набежавшую вдруг слезу и замолчал. По тому, как заходил у него на шее кадык, я понял, что он едва сдерживается.
— Ну, чего ты? Не навек же.
— Я не потому. Вырос ты, Костя. А я это только сейчас увидел.
В уголке глаза у Антоши тоже застряла слезинка.
— А ты-то чего? Прямо похоронное бюро.
— Ладно, иди, а то поезд тронется. — Антоша вдруг приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в губы. По ее удивленному выражению лица я понял, что у нее это был тоже первый поцелуй, и она тоже впервые почувствовала, как это приятно.
— Ну, не забывай, сынок, пиши. — Отец ткнулся колючим подбородком в мое лицо.
Поезд тронулся, я вскочил на подножку. За вагоном бежала веселая молодежь, плачущие женщины, суровые мужчины. Лишь отец и Тоня одиноко стояли в сторонке, их смутные фигурки темнели на уплывающем назад перроне. Я понял, что отец остается совсем один, и мне стало нестерпимо жаль его.
Я долго стоял в тамбуре, смотрел в окно. Мимо пробегали поля, березовые колки, деревни и полустанки. И с такой же быстротой пробегали одна за другой мысли. Кто будет ухаживать за отцом во время приступов? Антоша, вероятно, уйдет в экспедицию. Мне бы этого не хотелось! Не потому, что надо ухаживать за отцом. В экспедиции, наверное, одни парни. Мало ли что может быть. Антон, конечно, умеет постоять за себя, но вдруг ей какой-нибудь тип понравится? Разумеется, ревность — пережиток, в принципе я осуждаю ее. Но мне бы хотелось сейчас, чтобы Антоша жила с отцом, никуда не выходила из дому. Ведь она красивая, к ней все время цепляются ребята, да и взрослые мужички поглядывают с интересом.
Конечно, я за то, чтобы ей было весело, чтобы она ходила в кино и в театр. Но пусть ходит с подругами. Хотя и подруги бывают разные. Пусть ходит с Галкой Чугуновой — у этой мораль что надо. Впрочем, какой театр? В экспедиции будет не до театров. Но это еще хуже. Будут парни. Конечно, будут и всякие там геологические трудности — жизнь в палатках, холод, дождь, снег, комары, лесные клещи, змеи, звери, еда всухомятку, насморк и прочее. Но все это не так страшно, как парни.
Наверное, я все-таки двуликий человек. Или эгоист. А может, то и другое вместе. Потому что я теоретически против всякого там домостроя, а в душе у меня копошится такое, что вслух и сказать стыдно. Если бы кто-нибудь изобрел прибор, умеющий читать мысли, и направил на меня, человечество увидело бы большую коллекцию пережитков…
В Златоусте поезд стоял десять минут. Старшина первой статьи Смирнов разрешил двоим сходить на вокзал за сигаретами и лимонадом. Вместе с лимонадом Игорь принес две бутылки водки.