— Если будет невмоготу, вон там стоит обрез. Потравите. Я когда первый раз в море выходил, еще в гавани траванул. При полном штиле.
Наверное, наговаривает на себя, чтобы подбодрить меня. Но мне, и верно, от его слов почему-то становится легче.
Старшина объясняет, как делать поворот.
— Следите за картушкой компаса. На первый раз я буду вам командовать, а вообще это надо знать, как таблицу умножения. Точнее — надо чувствовать корабль. Это потом само придет. Но и вперед не забывайте смотреть. Сейчас мы одни, а когда в строю идем, это особенно важно. Ладно, станьте на мое место.
Я становлюсь на место старшины, кладу руки на манипулятор. И сразу замечаю, что нос корабля начал рыскать.
— Увереннее, не бойтесь, — советует старшина.
Но я никак не могу сдержать корабль, он вихляется, как пьяный. А тут подошло и время поворота.
— Курс двести восемьдесят шесть!
Я нажимаю на манипулятор и вижу, что нос корабля медленно катится влево. Значит, все-таки слушается меня корабль!
— Отводи… Одерживай… Так держать! — командует старшина.
И все-таки я «проскочил» курс на целых восемь градусов. Пришлось долго выравнивать.
— Ничего, для первого раза неплохо, — хвалит старшина.
Со времени начала поворота прошло всего двенадцать минут, а я уже устал, пот градом льет со лба. Никаких физических усилий я не прилагал, это, очевидно, от нервного напряжения.
Старший лейтенант Саблин ловит секстаном солнце, вахтенный офицер по секундомеру засекает время. Они определяют место корабля астрономическим способом. Я пытался разобраться в этом способе, но ничего не понял. Усвоил лишь одно: чтобы рассчитать место корабля по солнцу или по звездам, надо знать штук двадцать формул. А я в математике не силен.
— Ноль! — кричит штурман.
Вахтенный офицер нажимает кнопку секундомера и вслед за штурманом идет в рубку, бережно неся секундомер на ладони. Так носят чашку с чаем. И мне почему-то ужасно хочется сейчас чаю. Крепкого, без сахара.
В это время набегает большая волна, корабль медленно взбирается на нее и вдруг стремительно рушится вниз. Все мои внутренности подступают к горлу, я чувствую, что сейчас из меня вылезут все потроха. Зажимаю рот ладонью и бегу к обрезу. Меня рвет долго и мучительно. Я стою спиной к тем, кто находится на мостике, но мне кажется, что все сейчас смотрят на меня и посмеиваются. Хочется удрать отсюда подальше, забиться куда-нибудь в темный угол. Но надо возвращаться на свой пост. Медленно оборачиваюсь и окидываю взглядом мостик. На меня никто не обращает внимания. Или притворяются? Жалеют. А я не люблю жалости, считаю, что жалостью человека можно только унизить. Вежливо говорю старшине первой статьи Смирнову:
— Извините.
Старшина непонимающе смотрит на меня. Наконец догадывается:
— Ах, это. Не обращайте внимания. Обычное житейское дело. — Вынимает из кармана воблу и протягивает мне: — Вот, пососите, помогает.
Я беру воблу, но чистить не решаюсь, не знаю, можно ли есть на мостике да еще в присутствии всего корабельного начальства.
— Вы только подчиненных угощаете? — спрашивает командир корабля капитан 2 ранга Николаев у старшины. Все-таки заметил!
— Для вас есть вяленая, — говорит старшина и вынимает из другого кармана вяленую воблу.
Командир берет рыбу за хвост и долго стучит ею о ботинок. Затем сдирает кожу и впивается зубами в воблу. Потом эту операцию повторяют остальные — старшина уже успел одарить всех находящихся на мостике. Я чистить воблу не решаюсь, потихоньку отгрызаю голову и сосу ее.
— Вот ведь, черти, достают где-то, — говорит командир. — В городе не продавали ее лет пять, на корабль не получали месяцев восемь, а все сосут.
— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, — самодовольно говорит старшина.
— Я вот проверю ваших друзей, — обещает командир. — Эти интенданты, как мыши, в каждом углу у них что-нибудь припрятано.
— Так ведь они все законно получили. Перловку матросы не едят, вот и выменяли на складе. Не у спекулянтов же!
— Дайте еще одну, — просит инженер-капитан 3 ранга Солониченко. — Пивца бы к ней, тогда прозвучало бы.
— А говорят, что механики пьют одну газированную воду, да и то без сиропа, — говорит штурман.
— И парное молоко, — добавляет старпом.
Под шумок очищаю воблу. И верно, от соленого становится немного легче.
— Цель, правый борт двадцать, дистанция сто восемьдесят два, — слышится голос радиометриста.
— Боевая тревога!