Простите, кто это там расхлюздился, как говорит старшина второй статьи Соколов.
Полноте вам, как говорит интеллигентный боцман мичман Сенюшкин.
Держи-ка, парень, хвост морковкой. Кажется, это сказал я Веньке. Ох как легко говорить это другому!
Но ведь там женщины и дети. И Анюта. Они-верят ей. Неужели она опять окажется бессильной, как тогда, с мальчиком?
Нет, я не хочу в это верить. Я в это не верю.
Долго не было никаких сообщений, но я ежедневно бегал на почту за газетами. Наконец появились сведения о том, что вспышка холеры погашена. В былые времена на это требовались месяцы и годы, холера уносила больше, чем войны, но я все еще боюсь за тебя, Анюта!
В газетах не написали, сколько людей погибло от холеры. Может, всего трое или четверо. Но какое это имеет значение? Ты могла заразиться и от одного, пусть даже и удалось спасти его.
Я думаю о том, что триста двадцать суток моего плавания ничего не стоят против двадцати секунд твоего подвига. Слушай, Анюта, нам, видимо, не уготована легкая жизнь. Собственно, мы к легкой не очень-то и стремились. И все-таки обидно, что не будет у тебя свадебной фаты. Может случиться так, что, когда ты приедешь на Север, я буду где-нибудь в Индийском океане изнывать от жары и тоски. В этом случае почаще топи печь и держи хвост морковкой.
Слушай, пес, укусивший меня! Когда ты меня укусил, я подумал вот о чем: ты любишь одного хозяина и не любишь остальных людей, ты эгоист. Потом вспомнил, что Анюту-то ты не тронул, даже лизнул ее. Не потому, что любил, а потому, что понял: она добрая. Наверное, ей ты даже разрешил бы воспользоваться лодкой. А мне вот не разрешил. Я не верю, что ты просто защищал собственность хозяина.
Спасибо тебе, песик. Не ты научил меня доброте, но ты первый заставил меня подумать об этом. С тех пор я люблю собак. Среди них нет заведомо добрых и заведомо злых. Как и людей, добру и злу их учат.