Борис Игнатьевич Арватов
Почему не умерла станковая картина
Хорошо известно, что теория так наз. производственного искусства (в то же время производственная теория искусства) утверждает неминуемость гибели станкового искусства в процессе коллективизации общества, считая станковую картину товарной формой отображающего искусства, служащей суррогатом неорганизованной действительности и, в немалой степени, средством ее познавания и косвенного влияния на ее развитие.
В послевоенные годы Советский Союз огосударствил промышленность; вне Союза коллективизация промышленности шла гораздо более медленным путем, но тем не менее шла, и в настоящее время в каждой из крупных стран проблема госкапитализма стала актуальной и сделалась лозунгом не только реформизма, но и так наз. радикальной буржуазии.
Но, глядя на совершившиеся в обществе социально-экономические изменения, сейчас, после некоторого отступления станковистов, можно повсюду наблюдать станковое нашествие, длящееся около 5 – 6 лет и сказавшееся особенно в СССР, вследствие почти повсеместного «истребления» станковистов – «чистовиков», в донэповские времена. Неудивительно, что многие из тех, кто хотел «объять необъятное» и сочетать искусство-организацию с искусством-иллюзией, посмеиваются по поводу производственного пыла левых и заранее торжествуют свою мнимую победу.
Проанализируем положение.
Станковисты взяли верх настолько, что говорить о их временном выживании, на основе общего закона отставания надстройки от экономики, не приходится, тем более что наступление станковистов произошло после их решительного разгрома (например в СССР). Совершенно очевидно, что станковизм засел в окопах искусства надолго, – вот отчего следует внимательно разобраться как в эстетических особенностях нынешнего станковизма, так и в социальных причинах его живучести.
Во-первых, надо констатировать, что в отличие от предыдущих течений в живописи, нынешний станковизм является либо повторением пройденного – возвратом к классицизму (во Франции), к натурализму (в СССР), к примитивам (в Германии), либо явным подражанием новейшим эстетическим формам (к плакату, напр.) и новейшей технике (понятно, внешне) – в Голландии, в Германии, в СССР. Современные станковисты, несмотря на их заявления об использовании так наз. левой эпохи, ничего не защищают, не отстаивают внутри станковизма, потому что станковизм, как будет видно, не имеет путей для самостоятельного развития и потому, что им дорог станковизм вообще, станковизм, как таковой, ради его самого.
Ни аза, ни грана эстетических идей (общая идеология не спасает искусства, если в нем не заложено профессиональных стимулов и возможностей развития); скверное качество продукции; расчет на прежнего покупателя; стилизаторское вырождение – вот что такое сегодняшний станковизм.
Эстетически – это разношерстный сбор давным давно изобретенных композиций, спасающихся или псевдо-новой тематикой, или сочетанием двух-трех стилей, или замаскированными кражами у самих себя. Современный станковизм – рутина, кажущаяся чем-то новым на фоне прежнего левого (эстетически) искусства. Он держится не только отсталостью надстройки, а и утомлением от «беспредметничества»; кроме того, его опора – продолжающий существовать рынок с индивидуальным отбором, появление некоторых новых слоев потребителя (мелкая буржуазия), которые вообще не привыкли мыслить дальше «картинки» или «украшения», и повсеместное стремление многих групп буржуазии сбежать от действительности в изолированный, т.-е. станковый, мир «красоты».
В противоположность недавней буржуазии, современная плюет на эстетические различия, – был бы станковизм – детище салона, музея, гостиной, бездейственного любования, эстетического «забвения», «красивой» мечты. Не случайно станковое искусство получило сейчас наибольшее признание в Америке, где человек задавлен вещью, а буржуа, в частности, – неумолимым, не дающим покоя, лихорадочно-тревожным делечеством.
Таким образом современные станковисты оказались без перспектив; их «возрождение» стало вырождением, достаточным, чтобы сохранить на годы капиталистического господства и культурной слабости пролетариата буржуазную форму искусства, обновляясь по мере ветшания воровством у полнокровных предшественников. Когда Пикассо пишет a la Энгр, а доморощенные ахрровцы вульганизируют без того качественно сомнительных передвижников – разница лишь в квалификации. Для культурно-вырастающего рабочего класса современный, а следовательно, всякий станковизм – беспомощный враг; заменяющие его постепенно иные виды буржуазного искусства (стилизованные плакаты, кино и пр.) – сильнее и жизнеспособнее; о них – дальше.