Вот уж действительно страшнее монетаризма зверя нет.
Кстати, отвечая на обвинения, что демократы передали «красным» «практически безнадежное» хозяйство, Гайдар приводил простые цифры: он в конце 1991-го получил в наследство от коммунистов 50 миллионов долларов валютных резервов, коммунисты же сейчас от демократов − 12,5 миллиарда; да и вообще экономическая ситуация в стране, при всей ее сложности, неизмеримо более спокойна и стабильна, чем тогда, в октябре − декабре 1991-го, когда старая система управления народным хозяйством полностью застопорилась, а новая − еще не начала работать. Так что все эти словеса о «практически безнадежном» хозяйстве, которое будто бы досталось бедняге Примакову, − ни что иное как обычная демагогия.
Выше уже говорилось, − может быть, с некоторым преувеличением, − что правительство Примакова фактически ничего не делало. По крайней мере, оно не делало того, что нужно было делать, и, по крайней мере, − в первые месяцы. Если бы оно действительно не делало вообще ничего…
− Лучшее, что должно было бы делать правительство Примакова, − говорил позднее Егор Гайдар, − не делать ничего. И они были близки к этому эталону… Для страны было бы самым хорошим вариантом именно это. Но тихое ничегонеделание составляло лишь фон. На самом деле, период с сентября по декабрь 1998 года был временем максимальной активности правительства. Они отбрасывают июльское соглашение с МВФ (то, что заключило еще прежнее правительство. − О.М.), отказываются от программы стабилизации, предложенной Сергеем Кириенко, отменяют решения об ускоренном банкротстве предприятий, о концентрации средств на счетах федерального казначейства. Они подают сигналы налогоплательщикам о том, что с выплатой налогов можно не торопиться. В ходу опять разрушающие экономику взаимозачеты, бартер, прочие заменители денег, от которых вроде бы уже отказались…
Результат этого «активного ничегонеделания», о котором говорил Гайдар, печальные: инфляция в декабре − 11,5 процента, быстро падают реальные доходы бюджета (они примерно на 30 процентов меньше, чем в тот же период 1998 года); если в январе 1998-го доля бедных в стране составляла 22 процента, то в январе 1999-го − уже 38,2; реальные доходы работников образования, медицины, культуры снизились наполовину… Естественно, упал жизненный уровень пенсионеров.
Зимой 1998 − 1999 годов число забастовочных «человеко-дней» − в десять раз больше, чем летом 1998 года, когда, казалось бы, страна уже достигла едва ли не пика забастовочного движения, всю ее трясло.
Впрочем, на этот раз о забастовках меньше пишут, их меньше показывают…
Как бы то ни было, по словам Гайдара, страна стоит «на грани нового дефолта»…
Формально бывший кандидат в члены Политбюро уже давно расстался с компартией. Мы видели: эпитет «красный» в приложении к его правительству вызывал у премьера раздражение. Однако его и коммунистов взаимная любовь была видна невооруженным глазом.
Коммунисты считали Примакова «своим» премьером. Не раз заявляли о необходимости оказывать его правительству «максимальную поддержку». При этом, стараясь вывести его из-под атак противника, уверяли, как и он сам, что это правительство вовсе не «красное», настаивали даже, что оно «буржуазное по своим целям и основному составу», но при этом реально оценивает сложившуюся обстановку, старается поднять экономику и повысить уровень жизни народа. В общем, вполне приемлемая «буржуазность».
В свою очередь, и Примаков стремился защитить коммунистов от обидчиков. Так, он резко отрицательно реагировал на предложения и требования запретить компартию. В частности, когда в начале ноября 1998 года с таким требованием выступил Борис Березовский (это была реакция Бориса Абрамовича на очередную антисемитскую истерику Макашова), Примаков заявил журналистам:
Я считаю, что запрет компартии, которая имеет самую большую фракцию в парламенте, может дестабилизировать ситуацию в стране. Надо быть очень осторожным с такими заявлениями.
ИГРЫ С МВФ
После августовского дефолта доверие к России за рубежом, естественно, резко снизилось. Если в июле Россия ожидала получить до конца года от МВФ и МБРР семь миллиардов долларов кредита, то теперь могла рассчитывать лишь на 2,4 миллиарда.
Вообще на возобновление сотрудничества с МВФ, прерванного после 17 августа, российское правительство могло надеяться лишь в том случае, если оно представит фонду хотя бы «базовые параметры» своей экономической программы.
Но и после того, как программа была представлена (как мы знаем, она называлась планом первоочередных мер по выводу страны из кризиса), золотой дождь на голову Евгения Максимовича не пролился. Не все в этой программе устраивало МВФ. Начались затяжные переговоры…
Как уже говорилось, одна из бед правительства Примакова заключалась в том, что человек, ведающий в нем вопросами экономики, Маслюков совершенно не умел разговаривать с чиновниками международных финансовых институтов. Бывший председатель Госплана не понимал их, а они не понимали его. Примакову то и дело приходилось самому подключаться к переговорам, однако это мало что давало. Председателю правительства советовали сменить состав делегации на переговорах с МВФ, но он лишь растерянно разводил руками:
Вы предлагаете заменить переговорщиков. На кого? На кого? На того, кто сам признается, что «кинул» их (то есть западных кредиторов. О.М.) на двадцать миллиардов долларов? Вы думаете, что с ними будут разговаривать?
Как ни странно, однако, сотрудники МВФ гораздо охотнее разговаривали именно с ними, с бывшими членами правительства Кириенко, в частности, с Борисом Немцовым, нежели с упертым советским плановиком Маслюковым. Среди прочего, они как раз просили у Немцова совета, как вести себя с этим деятелем, ныне представляющим российское правительство, но по своему менталитету застрявшему в советских временах.
Не знаю, что уж там Немцов им советовал.
Впрочем, дело, конечно, заключалось не только в Маслюкове: Запад вообще довольно настороженно отнесся к первым шагам нового правительства к попыткам расширить сферу экономики, куда бы вторгалось государство, к увеличению расходов на социальные программы, для которого не имелось достаточных оснований, к безостановочной критике предыдущих, реформаторских, правительств, наводившей на мысль, что Примаков собирается-таки отступить от курса реформ, несмотря на все его заявления об обратном.
Однако Примаков упрямо твердил, что негативная позиция Запада по отношению к действиям его правительства объясняется как раз тем, что он, Запад, слушает не того, кого надо. По его словам, люди, «заварившие кашу» 17 августа, нынче «ходят в оракулах, и Запад прислушивается к этим лжеоракулам».
Между тем было вполне очевидно, что на Западе вполне достаточно собственных высококвалифицированных, самостоятельно мыслящих специалистов, способных и без помощи каких-то «оракулов» или «лжеоракулов» разобраться, в какую сторону разворачивает российский корабль новый премьер.
Свои замечания к примаковско-маслюковскому плану первоочередных мер представила, в частности, московская миссия МВФ. Как сказал Примаков, с некоторыми из них можно согласиться, с другими нет. Среди прочего, пояснил он, замечания миссии направлены против государственного вмешательства в экономику, что противоречит представлениям российского правительства. При этом Примаков добавил довольно резко:
Россия не та страна, которая будет лежать или стоять на коленях.
Вот опять «у советских собственная гордость».
Кстати, в те дни в российской прессе замелькали направленные против властей обвинения, будто все средства, выделенные России Международным валютным фондом ранее, были разворованы и помещены на счета в иностранных банках. Примаков заявил, что не согласен с этими обвинениями. Впрочем, как следовало из его слов, лишь частично не согласен.