Комната, в какую меня перевели, была большая, гораздо больше первой, у одной из стен стояли большие столы, вдоль другой шла широкая скамья. В комнате в этот момент было мало народу, из свиты градоначальника, кажется, никого.
— Придется вас обыскать, — обратился ко мне господин каким-то нерешительным тоном, несмотря на полицейский мундир, — какой-то он был неподходящий к этому месту и времени: руки дрожат, голос тихий и ничего враждебного.
— Для этого надо позвать женщину, — возразила я.
— Да где же тут женщина?
— Неужели не найдете? И сейчас же придумала:
— При всех частях есть казенная акушерка, — вот за ней и пошлите, — посоветовала я.
— Пока то ее найдут, а ведь при вас может быть оружие? Сохрани господи, что-нибудь случится…
— Ничего больше не случится; уж лучше вы свяжите меня, если так боитесь.
— Да я не за себя боюсь, — в меня не станете палить. А верно, что расстроили вы меня. Болен я был, недавно с постели встал. Чем же связать-то?
Я внутренно даже усмехнулась: вот я же его учить должна!
— Если нет веревки, можно, и полотенцем связать.
Тут же в комнате он отпер ящик в столе и вынул чистое полотенце, но вязать не торопился.
— За что вы его? — спросил он как то робко.
— За Боголюбова.
— Ага! — в тоне слышалось, что именно этого он и ожидал.
Между тем весть, очевидно, уже распространилась в высоких сферах. Комната начала дополняться: один за другим прибывали особы военные и штатские и с более или менее грозным видом направлялись в мою сторону. В глубине комнаты появились солдаты, городовые. Мой странный (для данного места и времени) собеседник куда то исчез, и я его больше не видала. Но стянули мне за спиной локти его полотенцем. Распоряжался какой-то шумный, размашистый офицер. Он подозвал двух солдат, со штыком на ружьях, поставил их за моей спиною и велел держать за руки. Отошел на средину комнаты, посмотрел, должно быть, место не поправилось, перевел на другое. Уходя, предостерег солдат:
— Вы берегитесь, а то, ведь, она и ножом пырнуть может!
Мое предвидение, а следовательно, и подробная программа поведения не шла дальше момента побоев. Но с каждой минутой я все сильнее и сильнее радостно чувствовала (несмотря на вспоминавшуюся лестницу), что не то, что вполне владею собой, а нахожусь в каком-то особом небывалом со мной состоянии полнейшей неуязвимости. Ничто решительно не может смутить меня или хотя бы раздражить, утомить. Чтобы ни придумали господа, о чем то оживленно разговаривавшие в это время в другом конце комнаты, — я то буду спокойно посматривать на них из какого-то недосягаемого для них далека.
На несколько минут нас оставили в стороне и солдаты начали перешептываться.
— Ведь скажет тоже: связана девка, два солдата держут, а он: берегись — пырнет!
— И где это ты стрелять выучилась? — шепнул он потом над самым ухом.
В этом, «ты» не было ничего враждебного, — так, по мужицки.
— Уж выучилась! Не велика наука, — ответила я также тихо.
— Училась да не доучилась, — сказал другой солдат — плохо попало-то!
Не скажи, — горячо возразил первый, — слыхать, очень хорошо попала, — будет ли жив!
В группе сановников произошло движение, и они направились в мою сторону. Это — вернулись полицейские, посланные произвести обыск по фантастическому адресу, выставленному мною на прошении.
— На Зверинской улице в номере таком-то никто не живет, дом снесен!
— Вы дали ложный адрес!..
Дело Веры ЗасуличА. Ф. Кони
Воспоминания о деле Веры Засулич публикуются по рукописи А. Ф. Кони. В рукописи отсутствует глава, освещающая ход судебного процесса (отдел III). А. Ф. Кони считал необходимым написать такую главу, но ему не удалось это осуществить. Чтобы восполнить указанный пробел, в отделе III помещено «Резюме председателя А. Ф. Кони», а в приложениях дан ряд документов, относящихся к судебному процессу по делу. В. Засулич, в частности, речь обвинителя (товарища прокурора К. И. Кесселя), речь защитника (присяжного поверенного П. А. Александрова) и др.