Себастьян некоторое время наблюдал за молодыми людьми, затем подошел к их столику, пододвинул стул и сел. Три пары встревоженных глаз уставились на него.
– Я бы хотел перемолвиться с вами, джентльмены, несколькими словами, – сказал он негромко. – Не возражаете?
Трое обменялись быстрыми взглядами.
– Нет. Конечно нет, – сказал Джефферс, слегка заикаясь. – Чем мы могли бы вам помочь, милорд?
– Насколько мне известно, вы вчера были в игорном доме в Мертон-Эбби.
Его собеседник на минуту заколебался, но почти сразу ответил утвердительно.
– С вами был мистер Доминик Стентон?
Рыжеголовый шотландец Макдермот с горячностью вступил в разговор:
– Прошу прощения, но к чему вы клоните, милорд?
Себастьян, стараясь говорить негромко, наклонился к юноше и ответил:
– Я хотел бы знать, не было ли вам случайно известно о недавней ссоре Стентона с каким-либо джентльменом. Может быть, ваш друг навлек на себя чье-то неудовольствие из-за дамы? Или, например, держал неосторожные пари? Делал опрометчивые ставки?
Юноши некоторое время молчали, обдумывая его вопросы. Затем Джефферс покачал головой и произнес:
– Нельзя сказать, чтоб Доминик так уж увлекался юбками. Никогда по-крупному не играл, ни в каких мошенничествах не участвовал.
– Был ли он знаком с мистером Барклеем Кармайклом?
– Вы смеетесь над нами? Сам Кармайкл, великий из великих, светский лев? Конечно, мы все восхищались им, но… Нет, мы не были знакомы.
Неожиданно в разговор вступил Берлингтон.
– Милорд, вы пытаетесь догадаться, кто мог совершить это злодейство?
Лицо юноши было бледным и словно опухло от слез. Когда Себастьян попытался заглянуть ему в глаза, тот поспешил отвести взгляд в сторону.
– А у вас нет никаких предположений о том, кто мог это сделать?
Все трое покачали головами.
– Где вы, джентльмены, находились после вчерашнего матча?
– Мы поехали в «Белого монаха», – ответил ему Макдермот. – Это одна харчевня неподалеку от аббатства.
– И долго вы там были?
– Почти до полуночи. Но Доминик уехал много раньше нас. Его мать давала вчера обед и просила его быть дома без опозданий.
– Значит, он уехал один?
И снова трое обменялись встревоженными взглядами, прежде чем дал ответ Берлингтон. Юноша облизнул пересохшие губы и сказал:
– Он попросил меня поехать с ним вместе, объяснил, что ему не хочется скакать обратно в Лондон одному. Но я высмеял его. Сказал, что он трусит, как горничная, того и гляди в обморок упадет.
При последних словах голос юноши прервался, и он опустил глаза.
– В какое время он оставил вас?
– Примерно в половине шестого, я думаю. – Макдермот оглядел товарищей, ожидая подтверждения своих слов. Остальные закивали, давая понять, что согласны. – Да, в пять тридцать.
– Он сам правил экипажем?
– Нет. Мы все отправились в Мертон-Эбби верхом. Доминик скачет… скакал, – поправился он быстро, – на лошади по кличке Роксана. Как я слышал, она тоже пропала.
– Что за лошадь?
– Серая в яблоках. Четыре белых носка и пятнышко на лбу.
Себастьян откинулся на стуле, размышляя, затем неуверенно спросил:
– Вы сказали, что мистер Стентон заметно нервничал. И часто вы за ним такое наблюдали?
– За Домиником? Нет, редко. По крайней мере, до последнего времени.
– До последнего времени? А именно?
И снова они обменялись быстрыми взглядами.
– Примерно месяц уже, – ответил ему Джефферс. – Может, побольше.
– Вам не известна причина его беспокойства?
Вопрос был встречен тягостным молчанием. Затем Берлингтон откашлялся и ответил:
– Он считал, что его кто-то преследует. Следит за ним.
– Он видел этого человека?
– Нет. Никогда и никого. Сказал, что у него такое чувство, будто за ним подглядывают. Мы высмеивали его. Господи, прости нас. Мы так смеялись над ним!
ГЛАВА 8
Верхом на своей ладной вороной кобылке арабских кровей Себастьян отправился по южной дороге из Лондона к Мертон-Эбби, повторяя в обратной последовательности маршрут, которым накануне ночью следовал Доминик.
Послеполуденное солнце горячо припекало, и все, что видел глаз, купалось в его золотом свете. Следы ночного дождя почти исчезли, то и дело проступающие в колеях лужицы быстро высыхали. Слышалось жужжание насекомых, несжатые поля пшеницы и ржи застыли в безветрии. Когда Себастьян приблизился к подножию холма, густые кроны каштанов и дубов сомкнулись над головой, он обрадовался их тени.