Совсем недавно я был занят чтением эссе покойного С. Вэнна Вудворда, блестящего американского историка, автора академических трудов о «Старом Юге». Однажды ему довелось исследовать параллели между рабовладением в Америке и крепостничеством в России. Тогда он обнаружил (и это не сильно его удивило), что российские аристократы действительно были убеждены в принадлежности своих холопов к существам низшего порядка. (К примеру, бытовало мнение, будто кости у них черные…)[14]
В период написания этого эссе Оруэлл пристально следил за развитием ситуации в Северной Африке, глубоко сожалея о том, что правительствам Англии и Франции не хватает воображения, чтобы организовать вторжение во Французское Марокко и помочь установить там независимый антифранкистский режим во главе с изгнанными испанскими республиканцами. Во время испанской гражданской войны подобная формула, пусть и несколько адаптированная к военным условиям, предлагалась левым фронтом испанской революции. Левые поддерживали независимость Марокко из принципа, хотя и не без мысли о том, что поскольку изначально военно-фашистский мятеж Франко вспыхнул именно в Марокко, подобная стратегия дает хороший шанс ослабить его тылы. Официальные левые, а в особенности — сталинисты, выступали против данного плана на том основании, что его реализация может вызвать раздражение французских и английских властей, у которых в Северной Африке были свои интересы. Не собираясь ограничиваться этими малодушными доводами, они развернули шовинистическую пропаганду против диких «мавров», которых принудительно призвали под католические знамена крестового похода Франко. Хотя маврам приписывалась крайняя жестокость, и сражавшиеся на стороне республики изо всех сил старались не попадать к ним в плен, однако в текстах Оруэлла того периода в отношении к подданным испанских колоний не проскакивает ни тени ксенофобских — или, в современной терминологии, расистских взглядов. (Более того, перед самым началом Второй мировой войны Оруэлл провел в Марокко пару сезонов за написанием романа, и его записи того периода полны искренней симпатией к населению страны, включая евреев и берберов).
Его глубокое неприятие империализма настойчиво и громко звучит в каждой теме его творчества. Неприятие это может принимать противоречивые формы — он искренне восхищался строками Киплинга: «Пускай вам кажется смешным грошовый наш мундир. Солдат-то дешев, но хранит он ваш покой и мир»[15], поскольку ему казалось, что в них верно схвачено ханжество, во многом свойственное либерализму сытых. Однако в общем и целом он всегда настаивал на том, что колониальный «рэкет» развращает британцев и приводит к деградации жителей колоний. Даже в годы Второй мировой войны, когда господствующие умонастроения формировались желанием не-раскачивать-лодку и сплотить ряды перед общим врагом, Оруэлл придерживался мнения о том, что одним из исходов войны должна стать деколонизация. В серии брошюр под названием «Прожектор», составителем которой он был, звучали его требования повысить статус Индии с колонии до полноценного и независимого союзника («Лев и единорог»). В этой же серии появилась его вступительная статья к брошюре Джойса Кэри «Свобода Африки». Работая в индийской службе ВВС, где, по его собственным словам, сражался за то, чтобы сохранить чистоту «их маленького уголка эфира», трудился бок о бок с признанными сторонниками независимости, которые могли оказаться и коммунистами, и националистами.
В действительности он не просто сохранял чистоту их маленького уголка, он делал гораздо больше. Его радиожурнал «Голос» был высококачественной передачей о литературе, где самые современные идеи излагались без тени снисходительной надменности, где обсуждались новейшие произведения Э. М. Форстера, Т. С. Элиота, Стивена Спендера, Уильяма Эмпсона и Герберта Рида. Благодаря «Голосу» его аудитория, состоявшая из образованных индийцев, была в курсе последних тенденций. В серии авторских комментариев на военную тему Оруэлл особое внимание уделял забытым «фронтам», делавшим эту войну мировой: столкновениям колониальных и антиколониальных сил в Эфиопии, Тиморе, на Мадагаскаре, Яве, в Марокко и других местах, где обещания союзников сражаться на стороне свободы подвергались серьезному сомнению. Когда его приглашали выступить в передачах, транслирующихся в Индии, под его собственным именем, аргументируя это высокой его популярностью на субконтиненте, он ставил обязательным условием возможность без оговорок и купюр излагать свои антиколониальные взгляды. В своих письмах он неустанно критиковал недостаток мужества и шаткость принципов британского правительства в центральном вопросе индийского самоуправления и никогда не прекращал доказывать, что предоставление независимости само по себе было бы крайне желательным шагом и, кроме того, могло бы стать сильным тактическим ходом перед лицом японской агрессии. Он практиковался в некоторых известных ему азиатских языках и всегда живо интересовался происходящим в нежно любимой им Бирме.
14
Это любительское упражнение в антропологии можно оставить на совести американского историка, списав буквальное толкование фразеологизма на слабое знание русского языка и истории. —