― Черт побери! ― ругается она.
Его пистолет с бряцаньем падает на дорогу, а его глаза закатываются.
― Он мертв? ― спрашивает она.
Сет открывает дверцу машины, вытаскивает оттуда обмякшее тело и оставляет его на обочине. От него не ускользает тот факт, что это уже второй раз, когда он достает бесчувственное тело из машины за прошедшие шесть часов. Он изучает пистолет мужчины, полуавтомат, обнаруживает, что он пуст. Бросает его в машину. Передает Кирстен ее «Ругер».
― Я не знаю, мне плевать, ― говорит он. ― Поехали искать Эда Миллера.
Глава 32
Кирстен нажимает красную кнопку (Вылинявший Флаг), и раздается дверной звонок, она вздрагивает. Электростатический заряд. Это старый дом в Мелвилле с толстыми белеными стенами и зеленой жестяной крышей. Он выглядит, как резиденция художника: слегка обветшалый, слегка неопрятный, причудливо украшенный. Номер дома выложен из мозаики. Если посмотреть сквозь калитку, можно увидеть козу, сделанную из проволоки и бисера, пасущуюся в саду. Ржавые руки ветряной мельницы «Эдвенчер Гольф» медленно движутся рядом. Розовые кусты, покрывшиеся черными точками, нуждаются в обрезке.
Она снова нажимает на дверной звонок, удерживает кнопку дольше. Еще больше статического заряда, когда они слышат, что трубку подняли. Потрескивание на другом конце линии.
― Алло? ― произносит Кирстен. ― Эд Миллер? Меня зовут Кирстен Ловелл. Вы знали мою мать?
Следует пауза, а затем ворота со звуковым сигналом открываются. Он открывает входную дверь с опаской, видит Кирстен и расслабляется. Когда он замечает Сета, то снова начинает нервничать.
― Вы можете доверять ему, ― говорит она.
― Откуда вам знать? ― спрашивает мужчина, который, как она предполагает, является Эдом Миллером.
― Мы с ним одной крови.
Миллер некоторое время их разглядывает. Он одет в помятую гавайскую рубашку и плохо сидящие брюки-чинос. Ужасные коричневые сандалии из искусственной кожи. У него густая седая шевелюра, которая приходит в движение, когда он кивает. Он выходит, чтобы убедиться, что за ними закрыты двери безопасности, бросает взгляд по улице влево и вправо, а затем со щелчком закрывает их. Кирстен изучает его взглядом. Не может себе представить, чтобы ее мать встречалась с хиппи.
― У вас что-то для нас есть? ― спрашивает она.
― Не здесь, ― отвечает он. ― Слишком рискованно. Они повсюду. Я положил это в безопасное место.
Кирстен зажмуривает глаза и слышит тиканье времени, которого у нее нет.
― Это близко, ― говорит он, ― я отведу вас.
Его лосьон после бритья пахнет так, как нечто с кораблем на этикетке. Вокруг него витают маленькие хрустящие петельки в форме овсяных хлопьев. Он набрасывает на плечи легкую куртку и снимает связку ключей с крючка у дверей. Сет выхватывает их у него из руки, отчего тот пугается.
― Я поведу, ― поясняет он.
Они садятся в машину-жук. Миллер кажется слишком высоким для этой машины, он горбится на переднем сидении. Кирстен задается вопросом, какой человек купит машину, которая настолько очевидно мала для него.
― Ох, подождите, ― говорит он, постукивая по виску указательным пальцем.
Он выходит из машины, подходит к садовому сараю. Ныряет в дверной проем и исчезает в темноте. Кирстен и Сет переглядываются. Им не нужно говорить этого вслух. Они оба думают: «Бл*ть».
Миллер выходит из сарая обратно на солнечный свет. Он держит в руках пару лопат. Он держит их над головой и трясет ими, как будто выиграл гонку.
― Моя мать сказала, что мы можем доверять ему, ― говорит Кирстен.
― Под словом «мать», ты имеешь в виду «похитительницу»?
Она корчит гримасу. Какой выбор у них есть?
Он возвращается в машину, наклоняет пассажирское сидение вперед и убирает длинные ноги Кирстен.
― Подвинься, милая, ― говорит он, сбрасывая лопаты рядом с ней.
Он подмигивает ей, а затем возвращает кресло на место и садится на него. Она пинает заднюю часть его кресла.
Сет заводит машину. Она доисторическая и дважды глохнет, прежде чем завестись. Миллер дважды ударяет по приборной панели.
― Хорошая девочка! ― выкрикивает он, отчего они оба подпрыгивают.
Кирстен все еще пялится на него, пытаясь представить о чем, Бога ради, им было разговаривать. Она думала о своей «матери», как о сухой, бесполой, бежевой, раздражительной женщине. Она не могла представить, чтобы они двое разговаривали, не говоря уже о двадцатишестилетней интрижке.
― Которой открывается дверь гаража? ― спрашивает Сет, смотря на резиновые кнопки на древнем пульте.
― Ах, голубая, ― отвечает он, но ничего не происходит.
Кожу Кирстен покалывает от страха, переходящего в ужас. Сет медленно тянется к пистолету.
― Я имел в виду оранжевую. Простите.
Он смеется.
― Нервничаю.
Сет нажимает оранжевую кнопку, и гаражный мотор поднимает дверь. Они все выдыхают с облегчением. Четвертая и пятая, думает Кирстен, довольно легко перепутать.
Мужчина отстукивает ритм своим бедром, облаченным в одежду цвета хаки.
― Налево, ― направляет он.
― Куда мы едем? ― спрашивает Сет.
― К укрытию, которое я придумал. Гениальное, скажу я тебе.
― Где оно? ― спрашивает Кирстен. ― У нас мало времени.
― Мы будем там через двадцать минут, ― говорит он.
Кирстен бросает взгляд на свои часы, ощущает новый прилив адреналина. Этой поездке лучше быть полезной, или Кеке умрет. Сет вжимает вниз педаль газа.
Они подъезжают к небольшой цветочной ферме на задворках города. Охранник, кажется, узнает Эда Миллера и распахивает перед ними ворота. Металл со скрежетом ползет по песчаной земле. Миллер направляет их вдоль пыльной грунтовой дороги, и они едут, пока дорога резко не обрывается. Сет, едущий слишком быстро, ударяет по тормозам, и их немного заносит, пока они не останавливаются среди диких трав. Они оглядываются вокруг, как будто задаваясь вопросом, как они сюда попали, сидя среди бесконечного поля цветов.
Кирстен измотана, на нервах, она в грязи, ей больно, ее окружат синие небеса и цветы. Красота вокруг нее не имеет никакого смысла.
― Я не понимаю, ― говорит она, ― почему здесь?
― А где еще? Твоя мать любила цветы, ― говорит он.
― Любила убивать цветы, более вероятно, ― отвечает она. ― Она убила все растения, которые у нас были.
― Ладно, ― уступает он, ― поправка: любила срезанные цветы. Я посылал ей цветы на день рождения каждый год. Лилии... ― он шмыгает носом, ― … были ее любимыми.
Кирстен помнит огромные цветочные композиции, появляющиеся каждый год. Она всегда считала, что они от отца, но теперь понимает, что это было бы совсем не в духе их отношений: в них не было ни капли романтики. Она не помнит, чтобы они даже прикасались друг к другу. Она не понимала, что держаться за руки для пары в порядке вещей, пока не увидела, как так делали чьи-то родители.