Прошло некоторое время, и слух музыкантов привык к более высокому строю. Это не такой уж пустяк —даже незначительное повышение всего строя. Для слуха некоторых музыкантов это очень ощутимо. Музыка звучит для них более драматично, напряженно. А для иных музыкантов, в воображении которых музыкальные звуки связаны с цветом, все произведение получает как бы новую окраску, новый характер.
И вот общий строй повысился. Музыканты привыкли к новому звучанию.
А камертон?
Он, знай себе, тянет всех назад, к более низкому строю. Ему страсти не знакомы, рожки его упорно колеблются со скоростью 420 колебаний в секунду. Математика!
«Неужто незатейливая железка будет нам указывать!» — восстали музыканты и, забыв заслуги камертона, забыв, что ценность его как раз в «настойчивости», стали его время от времени перестраивать. Добро бы единожды, а то чуть ли не каждый год.
И вот с каждым годом звук ля, издаваемый камертоном, становился все выше. Музыкальные мастера переделывали трубы, скрипачи все туже натягивали струны. А две сотни струн рояля стали создавать такое натяжение, что пришлось усиливать прочность рамы, на которую они натягивались.
Ну хорошо, струны — они прочные, выдержат натяжение. Трубам тоже ничего не сделается. А каково певцам? Им-то что перестраивать? Голосовые связки?
Подумаем.
Скажем, сто лет назад написал композитор в нотах:
Это, предположим, была самая высокая нота, которую способен был взять певец. Звучала она у него при этом красиво, свободно, без всякого напряжения. Его голосовые связки, как рожки камертона, тоже при этом колебались со скоростью 420 колебаний в секунду.
А теперь? Ноты остались неизменными. Тот же самый значок стоит в нотах. Но ведь «цена» у него теперь другая. Весь строй повысился, и теперь эта же нота ля означает звук более высокий. Ну, скажем, 435 колебаний в секунду. Что делать бедному певцу? Ему приходится отчаянно напрягать голосовые связки, выходить за предел своего певческого голоса.
Вот и не выдержали голосовые связки у певцов, «петушиной болезнью» отвечали они на повышение строя.
Тогда-то артисты и взбунтовались.
«Нет уж, — сказали они. — Хватит. Давайте раз и навсегда установим, какой оно высоты — это самое ля, а вместе с ним и весь строй звуков. Чтобы за каждым значком скрывался звук строго определенной высоты — не ниже и не выше. И уж будьте любезны раз и навсегда установить строй для музыкальных инструментов, одинаковый во всех странах, чтобы итальянский певец не сорвал себе голос в Англии или наоборот».
И закончился «бунт певцов» тем, что без вины виноватый камертон «обуздали». Специальная комиссия ученых и музыкантов, изучив возможности человеческого голоса, постановила создать единый для всех стран камертон ля.
К тому времени механика большинства инструментов была усовершенствована, и любой инструмент можно было уже настраивать, приводя к единому, общему для всех инструментов строю.
Итак ноте ля
присвоен звук камертона, ножки которого колеблются со скоростью 440 раз в секунду при температуре 20° по Цельсию. Вот какая точность! И, видимо, не зря указана именно комнатная температура. Ведь музыканты играют чаще всего в помещениях.
Камертон ля — главный камертон. Есть и другие камертоны: до, соль. Ими иногда пользуются хормейстеры, когда нужно дать начальный звук хору, который поет без сопровождения.
В наши дни в оркестре камертоном-вилочкой пользуются редко. В оркестре роль камертона исполняет деревянный духовой инструмент гобой. В репетиционной комнате перед выходом на эстраду первый скрипач, концертмейстер, попросит тишины и даст знак гобоисту. И гобой пропоет чистейшее ля первой октавы, по которому и настроят свои инструменты остальные музыканты. Гобою можно верить. У него такая конструкция, что температура практически не влияет на его музыкальный строй, его ля всегда устойчиво.
Ну а если с оркестром будет играть рояль, то, конечно же, все инструменты оркестра настроятся по роялю, а уж рояль перед концертом тщательно по камертону настраивает мастер.
Наш долгий разговор о камертоне не случаен. Музыка — это не только великое искусство, но еще и наука, которая требует точности, определенности, расчета. Но, разумеется, и точность, и расчет нужны не ради чистой математики, а для того чтобы вооружить искусство совершенной техникой, дать в руки музыкантам возможность ярко и многокрасочно выражать с помощью звуков все многообразие жизни.