— Бедняжка! — сказал я громко, словно очнувшись. — Надо бы дать ей поесть; может, ей нужна помощь. Пойдём, Замба!
Замба поплелась вслед за мной. Только на следующий день мне вспомнилось, с какой неохотой она повиновалась. Вошед в Красную комнату, я огляделся в поисках хлеба и куска курицы, оставшихся после ужина. Пока я собирал остатки трапезы, вновь полилась песня, но теперь голос звучал прямо у меня за спиной, словно певица поднялась на террасу и стояла на пороге комнаты.
Я обернулся не сразу: никак не мог уложить куриное мясо на булку. Когда же, наконец, я повернулся в сторону двери, песня оборвалась и, к моему большому удивлению, на пороге никого не оказалось.
— Вот так раз! — пробормотал я, — здесь что-то не то!
Выйдя на порог комнаты, я увидел, что на террасе также никого нет. Тут только мне впервые и пришло в голову, что большие-то ворота заперты, что ключ у меня, а стало быть, ни одна живая душа не могла пробраться сюда без моего ведома! Позвав Замбу, я выбежал во двор, собираясь обыскать сад и кусты за окном. Нехотя собака последовала за мной; я приказал ей идти быстрее, но она посмотрела мне в глаза и жалобно заскулила. Когда же я снова позвал её, она встала на задние лапы и положила передние мне на грудь. Бедное животное! Мы вернулись в Красную комнату, так ничего и не узнав. Входя, я посмотрел на часы. Было двадцать минут первого.
Я подбросил дров в камин и сел в кресло. Замба вновь улеглась на ковре, положив голову на лапы и подозрительно глядя на застеклённые двери. Минут через десять погасла одна из ламп, и Замба медленно поднялась с сердитым ворчанием. Минутой позже потухла и вторая лампа, и собака с яростным лаем бросилась на незваного гостя, входящего с террасы. Я увидел, как она прыгнула, будто пытаясь схватить его за горло. Однако, странное дело, кроме нас с Замбой, в комнате не было никого! Лунный свет падал на траву, пруд и террасу, и если бы кто-то вошёл, тень его неизбежно легла бы на пол. Но тени не было! И всё же Замба явно напала на Что-То или на Кого-То: я увидел, как она мгновенно была отброшена назад и упала к моим ногам. Собака была мертва — какая-то чудовищная, неведомая сила свернула ей шею.
Я схватил пистолет и выстрелил в пустоту. Одна свеча — на столе их было четыре — погасла. Помня предупреждение старухи, я положил револьвер на стол и попытался зажечь погасшую свечу от другой. И тут в зеркале напротив я впервые заметил ночного пришельца. Это была Рука, бледная и цепкая. Она схватила револьвер со стола и исчезла. Погасла ещё одна свеча.
— Это уже не шутки! — сказал я себе и сунул второй пистолет в карман, чтобы попытаться зажечь одновременно обе свечи. Зажёг, но две другие погасли. Я снова засветил их. И вновь две свечи потухли. Второй револьвер непонятным образом был вытащен у меня из кармана. Погасла третья свеча. Я схватил спички и зажёг её, но тут же потухла другая. Я опять зажёг её — и так игра продолжалась: как только гасла очередная свеча, я чиркал спичкой, немедленно зажигал её, но она гасла — и всё начиналось da сaрo[3]. Я заметил также ещё одну Руку, потом ещё, и, наконец, много-много Рук. Они кружились в воздухе, то исчезая, то вновь появляясь, отражались в зеркале, и мнилось, им несть числа! Я был слишком возбуждён, и у меня не было времени их рассматривать, тем более что они пока что не подлетали ко мне слишком близко. Но тут мне пришло в голову: «Как я буду удерживать их на расстоянии, когда кончатся спички?». Я чуть не споткнулся о тело несчастной Замбы, и по спине у меня пробежал холодок. В ту же секунду, как я его ощутил, Руки приблизились. Призрачные их пальцы хищно сжимались и разжимались, словно норовя схватить меня за горло. Это мне не очень понравилось. По правде сказать, такое соседство не доставляло мне большого удовольствия. Коробок уже почти опустел.
— Ну, что же! Летайте себе, коль вам охота! — громко и твёрдо заявил я. — Всё равно я останусь здесь на ночь и утром выйду отсюда живым! Будут ли спички и свечи — не будут. С вами или без вас — не уйду, и всё тут! Я сел и зажёг ещё одну свечу. Внезапно дрова в камине рассыпались. Я с трудом собрал их, ведь всё моё внимание было поглощено спичками. Несмотря на грозившую мне опасность, я всё же почувствовал комичность своего положения. В самом деле, трудно придумать более дурацкое занятие, чем зажигать ночью свечи, для того чтоб их тут же задували привидения! Если бы тело бедной Замбы со свёрнутой шеей не говорило о страшной реальности, творящейся у меня на глазах, я бы, ей-богу, рассмеялся во весь голос, но тут я заметил, что в коробке осталось всего три спички!
— Всё равно до утра я никуда не уйду отсюда, — упрямо повторил я. — Меня не смутят ни темнота, ни ваше присутствие!
Полку противников моих между тем всё прибывало: от пола до потолка были Руки. Бледные, хищные, призрачные; правда, меня они пока не трогали. Я удивился: что, собственно, помешало им задушить меня сразу же, как они задушили мою собаку? Но вот я потратил последнюю спичку, последняя свеча погасла. Я было снова попытался разжечь дрова в камине — сноп искр взлетел в воздух, погас и я оказался в кромешной темноте, в окружении отвратительных, хищных созданий. Это была страшная минута, но кровь во мне кипела.
— Нет, я останусь здесь! — в ярости вскричал я. — Плевал я на ваши проделки! Настанет утро — и выйду из этой хоромины цел и невредим!
Тут бесовские создания замерли. Но лишь на секунду — и снова всё закружилось да завертелось; они выныривали из темноты, камнем падали на меня, словно хищные птицы, норовя разорвать на куски, и тотчас исчезали. Но им не удалось запугать меня. Заметив, что враги приближаются только в те мгновения, когда храбрость меня оставляет, и отступают, едва она возвращается, я рассудил, что меня защитит сила воли, ну а если я дрогну, — меня тут же постигнет участь Замбы. Поэтому я подавлял в себе малейшее поползновение страха. Сидя на стуле, я ждал рассвета, и мне казалось, что он никогда не наступит. Иногда от изнеможения и нервного напряжения на лбу у меня выступал каплями пот: всюду виделись хищные, но бесплотные Руки, нацеленные на меня со всех сторон, и их длинные бледные пальцы, готовые сжаться на моём горле. В такие мгновения, как я мог видеть, существ этих становилось значительно больше и они подлетали совсем близко, чуть не касаясь меня. И тогда я опять напрягал всю свою волю. Да, в эти несколько часов уместилась половина моей жизни.
Наконец, когда силы и надежда уже начали оставлять меня, небо стало светлеть; слабый, тихий ветерок заколыхал кроны деревьев. Прокричал петух. И тут бледные Руки яростно кинулись на меня — я решил уже, что погиб, но они бесследно исчезли.
Голос умолк. Мы ждали в безмолвии, затаив дыхание.
— Я понял, что спасён, но здесь, мадам, силы оставили меня. Должно быть, я потерял сознание, а когда очнулся, солнце уже ярко светило. Я лежал на полу, рядом с телом несчастной Замбы, а старуха смотрела на меня через раскрытое окно.
Она взвизгнула, старая гусыня, увидав, что я встаю, но надо отдать ей должное, обрадовалась, что я жив. Она принесла мне чаю — лучше бы коньяку, чёрт побери, — я бы скорей успокоился. Но Замбе помочь было уже ничем нельзя. Бедная моя Замба!
Господин Брейс взял бутылку кьянти и продолжал, наливая себе последний бокал:
— А теперь, мадам, объясню, почему меня мучит совесть. Расспросив смотрительницу, я узнал, что в каждой комнате этого распроклятого дома водятся привидения; правда, ведут они себя по-разному. Привидения обитают и на каждой аллее парка. Голос, пение которого я тогда слушал, был самым приятным и безобидным из всей их компании. Такого балагана я, понятное дело, стерпеть не мог. Одно привидение — это ещё куда ни шло, но если они на каждом шагу — нет уж, увольте! Я продал подрядчику унаследованное мною имение, поставив условие, чтобы он снёс этот вертеп с привидениями. Подрядчик, в свою очередь, перепродал кирпичи и камни строителю, а тот понастроил из них целую улицу аккуратненьких двухэтажных особнячков поблизости от одного фабричного городка. Поначалу домики эти шли нарасхват, но на второй год охотников жить в них стало меньше, на третий — ещё меньше, а на четвёртый не удалось сдать ни одного! Потому что во всех них, мадам, водятся привидения. Бледные Руки и прочие духи, жившие в моём большом привиденческом зверинце, теперь резвятся по ночам в тех самых особнячках, что сложены из кирпичей, составлявших их прежнее обиталище. Так и живут там, все, кроме певицы: она обитает теперь на дороге по соседству с моими бывшими владениями.