Я никого не лечу. Я не понимаю, что такое лечение, и не принимаю этого понятия, потому что я исповедую другие принципы, нежели принципы классической медицины. Я понимаю, что такое исцеление самого себя. Я пытаюсь достучаться до самостоятельности человека.
С помощью кого-то или с помощью таблеток я могу помочь сам себе не ощущать собственную боль или улучшить работу своего сердца. Но я никогда не пойму, например, такого положения, чтобы из всего на свете осталась единственная надежда на кого-то, кто, якобы, может исцелить и кто вообще не имеет ко мне никакого отношения, кроме лишь того, что и он, и я живем на одной и той же Земле.
Недавно я пришёл к женщине, которая позвонила мне и сказала, что после наших с ней занятий ее состояние не улучшилось. У неё тяжелая форма ревматоидного артрита, и потому все от неё отказываются — и врачи, и целители. Они ничего не могут перекачать ей внутрь — никакой энергии, никакой жизненной силы. Когда же я ей объяснил, что только она сама хоть что-то может изменить, она загорелась.
Но как потом оказалось, надеялась она как раз на обратное — на то, что я сотворю чудо и её искалеченные суставы станут вдруг нормальными. Хотя в начале нашего знакомства она поклялась, что станет работать самостоятельно столько, сколько будет необходимо. Я рассказал ей, что сам прошел путь во много лет с тем, чтобы, обливаясь потом на тренировках, приучить организм подчиняться моей воле, а не воле болезни. Я рассказал, что боли в суставах не любят физических занятий. Но она предпочла всё это забыть, как только я захлопнул за собой дверь.
Я не понимаю таких людей, которые обвиняют не себя, а других в собственных грехах. Когда в следующий мой приезд я спросил её, что же из того, что я дал ей, она выполняет, последовал удручающий меня ответ: ничего. На мой естественный вопрос «Почему?» она ответила: «А разве вы говорили мне, что я должна это выполнять?» Оказывается она восприняла информацию по её самоисцелению, которую я передал ей, как бессмысленное бормотание. Даже то, что я сам, до сих пор иногда ощущающий приступы ревматизма, выгоняю эту болезнь перегреванием в многочасовом беге.
Что мне остается делать в таких случаях? На подобное «разве я должна…» иногда говорю, что мне никто ничего не должен, а должны только Богу. Иногда я просто ухожу. Иногда же терпеливо разъясняю, что я даю лишь информацию, а заниматься придется самим.
Хватит ли у человека сил преодолеть прежде всего собственную лень? — вот в чём вопрос. Получить чудо любым способом, кроме способа, при котором надо потеть — «пахать» — это беда многих и многих. Расслабленность их психики и воли привела к тому, что они находятся тут, на этом свете, просто для численности, хотя бы этим выполняя один из принципов Природы, данный в требовании размножения Жизненного Потока.
Как помочь таким, кто существует лишь для численности, по большому счету мне неизвестно. Я могу дать им совет, как укрепить волю. Как? Да хотя бы голодать, бегать или найти интерес в жизни. Как стать страстным, если равнодушие к жизни парализует почище страха?
Сколько таких, возлежащих на диванах и мягких подушках, больных и здоровых, мечтают о том, что придет некто и вдохнет в них что-то такое, что мгновенно излечит их от равнодушия к собственной жизни, от наплевательского отношения и к себе, и к другим во всем, что не касается их возлежания?
Может быть, все-таки эти люди проснутся когда-нибудь от спячки сами? Мой опыт показывает, что только явление чуда способно преобразовать течение эндокринных процессов в таком организме. Но где искать подобное чудо? Влюбиться или познать тайну — это выбирает каждый. Лучше, конечно, и то, и другое. Почему действительно другие могут, а я не могу? — вот вопрос, который я прошу задавать себе каждого, кто приходит ко мне.
И правда: почему я, начав жить на этом свете калекой, всю жизнь бегаю, постоянно вырываю себя из умираний, страстно хочу жить и не только думаю об этом, но и нахожу в себе иногда последние силы, чтобы ощутить себя частицей Космоса, частью Бога?
И почему другой, тот, кто приходит ко мне за каким-то волшебством, не может оторвать себя от постели и телевизора и живет какой-то странной мечтой-призраком, не может сделать того же?
Я готов заниматься до собственного пота с тем, кто пусть последнее, но бросит в бой за себя, и становлюсь совершенно равнодушным к тем, кто равнодушен к себе.
Когда-то давно я, умирая от инфаркта и миокардодистрофии, написал в кардиологическом центре такие строки: