Человекообразные специализировались заметно больше. Основой их питания стали фрукты, которых в олигоцене и миоцене всё ещё хватало. Для избегания хищников человекообразные стали быстро увеличиваться в размерах, а оттого стали менее подвижными и перестали прыгать по ветвям, отчего хвост потерял значение балансира при прыжках и исчез. В дальнейшем крупные размеры и непрыгательность стали основой для трёх новых способов передвижения: для начала вертикального лазания по стволам и хождения по толстым стволам, а на его основании либо брахиации – специализированного передвижения только с помощью удлинившихся рук, либо прямохождения по земле на усовершенствованных ногах. Солидные размеры, обилие еды и новые способы передвижения привели к сравнительной безопасности. В таких условиях расселяться и переходить в новую группу могут самки, а большим тяжёлым самцам это делать лень; такой вариант называется патрилокальностью. Самцы всю жизнь растут в одном месте в окружении ближайших родственников, знакомы с детства, все всё друг про друга знают, делить им нечего, доказывать свою крутость не надо, что приводит к повышенной сплочённости и социальности (этому способствует и больший мозг, возможный у крупных существ со сравнительно калорийной сахарной диетой, не тратящих к тому же слишком много сил на беготню). Самки же перемещаются от группы к группе и переносят новации, например способы расковыривания термитников или колотья орехов камнями и палками. Они воспитывают детёнышей (тем более что у крупных существ и детство длиннее, и привязанность дитяти к матери больше), от тех полезной информации учатся другие детишки, а от них – их родители, тем более что самцы меньше озабочены выстраиванием иерархии и не подавляют нововведения. Так в скорейшем темпе достигается социальный прогресс.
Конечно, все эти процессы растянулись на миллионы лет; в олигоцене этому было положено лишь самое нач ало.
Самая древняя человекообразная обезьяна и самый древний проконсул – Kamoyapithecus hamiltoni – жил 24,2–27,5 млн л. н., в конце олигоцена. Он настолько примитивен, что некоторые антропологи считают его общим предком не только проконсулов, но и дендропитеков, а по отдельным чертам зубов он сопоставим даже с проплиопитеками и плиопитеками. Как и полагается Великому Предку, камойяпитек имел самые умеренные размеры – около 30–40 кг, крупнее более поздних дендро– и ньянзапитеков, но мельче афропитеков. Столь же генерализованы и его клыки – короткие, но толстые, с массивными корнями. Стало быть, уровень агрессивности-иерархичности был средним. Для прогрессивной эволюции такое сочетание – оптимально, ведь оно даёт возможность меняться во все стороны.
По-своему эволюционировали и жирафы – им на земле было сложнее.
Жирафы олигоцена – это уже гелоциды Gelocidae, хорошим примером которых может служить раннеолигоценовый французский Gelocus communis, позднеолигоценовые бахитерииды Bachitheriidae в лице французского Bachitherium insigne и многие другие – из Азии, Африки, Европы и Северной Америки, так что место их появления точно неизвестно. Само по себе обилие олигоценовых примитивных копытных радует, хотя разобраться в их однообразной пестроте сложно. Сложность, как обычно, во фрагментарности останков: большинство видов известны лишь по зубам и обломкам челюстей. Всё же есть и почти целые скелеты, благодаря которым мы знаем, что все эти мелкие зверушки были по-прежнему очень похожи на современных оленьков, разве что некоторые отрастили ножки подлиннее, а плюсневые кости уже полностью срослись воедино, что свидетельствует о повысившейся прыткости. Судя по зубам, подавляющая их часть питалась всё теми же листьями и фруктами, как и раньше. Где-то в олигоценовых кустах робко бродили предки как жирафов, так и оленей, и полорогих, но кто из них был самым-пресамым, прямым-препрямым предком жирафов, пока разобрать трудно. Например, в качестве почётного пращура часто назывался раннеолигоценовый монгольский Eumeryx culminis, но он уже слишком похож на кабарог и оленей.