— Так вы говорите, в Чихо живёт ваша бабушка? — внезапно прервал тишину спутник. Его лицо казалось знакомым; точнее, сочетание тонких симметричных черт с тёмным взглядом, присущим Учиха, и светлыми волосами как-то отзывалось в памяти, но имя ускользало из мыслей. Райкаге до самого конца выбирал, кого отправить, поэтому даже фамилии в последнем сообщении не было указано. Или Цунаде решила не говорить.
— Да, — ответила Сакура. Не было смысла скрывать то, что он и сам знал, наверное. — Я никогда её не видела, да и… до последнего момента не знала о её существовании.
— Последняя из Чихо, — произнёс спутник с каким-то тяжёлым, печальным и почти торжественным чувством.
— Что?
— Раньше считали, что там вообще никого не осталось, — объяснил он тихо. — Я, например, не знал.
— А почему должен был знать? — невольно заинтересовалась Сакура, голодная до хоть какой-то информации.
Спутник неожиданно вздохнул. Красный бумажный зонт — такой же, как у неё, — чуть наклонился, от ослабшей на миг хватки. Но потом рукоять снова перпендикулярно выпрямилась.
— Мои, — с явной неохотой начал он, — мои родители оттуда.
Сакура от удивления даже обернулась:
— Правда? — выдохнула. — Пожалуйста… пожалуйста, расскажите, что это за место. Я ничего-ничего не знаю, только формальности… Те, кто что-то помнит, отказываются говорить, а остальные…
— Остальным всё равно, не так ли? — улыбка на его лице выглядела горькой гримасой. Он отвернулся. — Понимаю. Но боюсь, что не смогу помочь. Я сам остался сиротой ещё в детстве, а потом получил бандану ниндзя, как и полагается беспризорным, подающим надежды.
— Мне очень жаль, — с чувством ответила Сакура. — Простите, если потревожила неприятные воспоминания.
— О, если бы воспоминания, — отмахнулся он с досадой. — Почти ничего от них не осталось. Само это вместо, тем не менее… отзывается во мне. А мы ведь ещё далеко от деревни.
— Отзывается?
— А вы не чувствуете? Впрочем, не всем же быть сенсорами, может, я просто, как обычно, слишком чувствителен к чакре.
— Нет, — задумчиво ответила Сакура. — Что-то есть, но я думала, мне показалось.
— Вряд ли, — покачал головой спутник. — Земля всё помнит, а здесь всё-таки жили и умирали люди, и последний свой век они закончили, отдав почти всю кровь клёнам.
— Это метафора? — задумчиво нахмурилась Сакура. — Или местные в это верили? Что кровь уходит в красные клёны?
— Не знаю, — вздохнул он. — Не знаю. В голову вдруг пришло. Я что-то слишком сентиментален сегодня.
— Я не против, — на её улыбку дёрнули губами в ответ. — Кстати… ну. Наверное, вам уже известно, но меня зовут Сакура.
— Шии, — кивнул, встретившись с ней взглядом. — Мы пересеклись один раз накануне войны. Розовые волосы сложно забыть.
— О да, — тихо ухмыльнулась Сакура. — Шпионки из меня не получится.
— Может и к лучшему. Неприятная работа. Хотя из меня мог бы получиться неплохой Учиха.
А, всё-таки Кумо помнит про влюблённость в Саске. Ну что же, и двое могут разыграть эту партию.
— Слишком мало гордыни, — фыркнула Сакура. — Думаю, он вообще не умеет признавать ошибки или просить прощение. Два раза чуть меня не прикончил, или даже три, маленьких девочек ведь имеют тенденцию насиловать и убивать, а он оставил моё бессознательное тело на скамье, уходя из Конохи.
— И вы всё равно пытались его вернуть? — голос звучал скорее ошарашенно, чем удивлённо.
— Можно на «ты», — поморщилась Сакура. — И да, дело принципа.
— Вы там все в своей Конохе сумасшедшие, что ли?
— А вы все в своём Кумо, — в голову ничего более умного пришло, — блондины?
Шии вдруг звонко рассмеялся, запрокинув голову. Его зонтик дёрнулся от резкого движения, и несколько больших капель угодили ему на подбородок, стекли вниз по белоснежной шее.
— Засчитано, засчитано, — мальчишеская улыбка блеснула зубами, и Сакура смущённо отвела взгляд, старательно делая вид, что вовсе и не смутилась, разумеется. Дурацкие гормоны. Дурацкие красивые блондины.
— Мой цвет волос немного темнее самого распространённого оттенка, — он что, подмигнул? Да нет, показалось, наверное. — И более присущ потомкам Клёна как раз, но чистокровным.
— У моей мамы ещё темнее, — нарочито подозрительно прищурилась на него Сакура.
— Все оттенки жёлтого золота, — пожал плечами Шии. — Если у неё более насыщенный цвет, я не удивлюсь. Ещё зеленые глаза много у кого из потомков, этот ген не имеет тенденцию прятаться. Не смотри на меня так, мои родители оба блондины. Судя по фотографиям, у меня глаза матери.
Они вышли к полуразрушенному каменному мосту, перекинутому через быструю реку. Металлические перила заржавели и от них почти ничего не осталось, да и камень местами был неотёсан, словно мост нарочно сузили чакрой, чтобы повозка не смогла проехать.
— Бабушка Мидори, наверное, очень долгий проделала путь в ближайшее почтовое отделение, — сказала самой себе Сакура, печально глядя на узкую дорогу, опасную для пожилого человека. В глазах предательски щипало. — А она ведь намекнула, что отправила до этого маме много писем, или хотя бы несколько. Ты представляешь? Старушка, совсем одна на этих дорогах. И даже родная дочь не отвечает… а она ведь так ждала, наверное… из года в год… ходила на почту, писала в пустоту, а ей каждый раз говорили: «писем нет».
Шии обернулся на неё, и его взгляд понимающе смягчился, остановившись на покрасневших глазах своей спутницы. Свободной от своего зонтика рукой он взял её за ладонь и потянул за собой на мост.
— Мы идём к ней, — обнадёжил. В тёмных глазах мерцали отблески пасмурного осеннего дня. — Осталось, по моим расчётам, около двух часов, и мы держим темп. Она пригласит нас внутрь, обнимет тебя, заварит нам трав с огорода в каком-нибудь старинном чайнике… расскажет про страну Клёна, про Чихо… про наших предков, нашу историю.
По обе стороны моста, на одинаковом от него расстоянии, но довольно далеко друг от друга, виднелись две полуразрушенные башни, тёмные от пожара и заросшие травой. «Там, должно быть, дежурили пограничники» — догадалась Сакура. Чувство глубокой печали и безысходности всколыхнулось в груди. Важно ли, кто убил ниндзя Клёна, которые там сидели? Коноха? Кумо? Вряд ли задание Белого Клыка заключалось в пожатии рук и мирных переговорах, а качественная засада, способная изменить внешнюю политику всего континента, требует крови. Обе Деревни приложили руку к опустошению этих прекрасных земель, чужих и родных сердцу одновременно, на обеих висело клеймо страшного греха за страх и смерть, что они сюда принесли. У войны злое лицо. Люди умирают за своих близких, по случайности, или наевшись вкусно и досыта пропаганды, так можно ли винить заложников системы, которые в любом случае не смогли бы выбраться из колеса бесконечной обиды, ярости и ненависти? Понятно, что великим мира сего присуща жадность, а вместе с ней жестокость, но за что они обрекли на такое горе гражданских? За что так с бабушкой Мидори, одинокой, последней, за что так с мамой, которая до сих пор бежит от прошлого, сломя голову?