Но именно в этот момент она сказала:
— Боже милосердный! Восемь часов, а я здесь сижу, пью, сама не пользуюсь ванной и вас задерживаю. К тому же вы из-за меня останетесь без ужина. Нам ведь ничего не дадут, если мы спустимся после половины девятого.
Натаниел Хикс послушно встал, хотя и не испытывал в этом блаженном состоянии раскованности и духовного подъема ни малейшей нужды ни в ванне, ни в приеме пищи.
— Ужин я устрою, — заверил он. — Я тут знаю ходы. — Похоже, он снова принялся создавать образ ловкого, предприимчивого человека, пробивного и заботливого. — Не волнуйтесь. Как ни странно, ужин в номер здесь можно заказывать до девяти. Ресторан закрывается в полдевятого, и у них высвобождаются люди. Деликатесов нам не приготовят, но сандвичи с мясом есть всегда. Если вы не возражаете, я закажу.
— Нет! — воскликнула лейтенант Турк, но лишь в изъявлении восторга. — Надо же! Какая роскошь! Я и не думала, что такое возможно. Мы с Липпой иногда приносили еду и готовили себе в маленькой и грязной кухоньке, только чтобы не надевать опять форму и не идти вниз…
— Это все Дачмин, — сказал Натаниел Хикс. — Теперь я знаю кое-что об отелях и как здесь надо жить. Сидите спокойно. Я занесу вашу сумку в комнату Дона Эндрюса. Потом сбегаю вниз, гляну, что там есть у Ника перекусить. Когда я выйду, закройте за мной дверь. Иногда сюда забредают посторонние.
Он быстро прошел через гостиную и взял стоявшую у двери сумку. Потом зажег свет в комнате капитана Эндрюса. На спинке стула висело потертое темно-синее пальто и тонкое ситцевое поношенное платье. Это платье было на Кэтрин Эндрюс утром, когда их знакомили. Затем он обнаружил выцветшую розовую комбинацию, один чулок и старый, застиранный пояс, растянутый до размеров ее тела, который (Натаниел Хикс вспомнил слова Дона) она не смогла снять самостоятельно. Все эти детали туалета лежали на полу у кровати. То, что они там остались, красноречиво говорило о состоянии Дона, когда он приходил днем за вещами Кэтрин.
Натаниел Хикс поднял комбинацию, пояс, чулок и еще один чулок, который нашел под кроватью, выдвинул ящик комода и запихнул все туда, к рубашкам Дона. Потом взял старое пальто и поношенное платье, чтобы повесить их на вешалки в гардеробе, и в этот момент увидел в дверях лейтенанта Турк.
— Вы не удивляйтесь, — сказал он. — Это вещи жены Дона. Он был не в состоянии навести порядок. Для него это сильный удар.
— Как она себя чувствует?
— Ее еле откачали, — мрачно произнес Хикс, снова ощущая сострадание и то сладкое, болезненное состояние, в котором он находился, сидя с Доном в приемном покое. — Она была в коме, когда ее забирали в госпиталь. Надеюсь, сейчас ей лучше. Как я понял, с ней случился острый приступ диабета, да такой, что не дай Бог никому. Дон страшно расстроен. Он ужасно к ней привязан; и вообще, они очень милые люди.
— Это она? — Лейтенант Турк показала на фотографию.
— Неудачный снимок, — ответил Натаниел Хикс. — Ну вот. Кажется, теперь все в порядке. Ванная — там, свет горит. У вас целых полчаса.
Взглянув на него, она слабо покраснела.
— Я, собственно, пришла сказать, что, если вы любезно разрешили мне воспользоваться вашей ванной, из этого вовсе не следует, что теперь вам надо куда-нибудь уходить. То есть я считаю, что приличия будут соблюдены, если вы просто посидите на балконе, может быть, пропустите еще рюмочку. А насчет еды можно и позвонить. Собственно, так вы и хотели сделать с самого начала.
Оценив изящество, с каким она балансировала между уверенностью и смущением, Натаниел Хикс сказал:
— По-моему, я был несколько зануден.
— Нисколько. Нет ничего важнее воспитанности и доброго участия. Мне вообще все это напоминает книжки Мориса Хьюлетта. И в кинофильмах любят обыгрывать такие ситуации. Знаете, героиня-девственница, не снимая даже шляпки, укладывается в единственную кровать в уединенной хижине, после чего на экране обязательно появляется герой, коротающий ночь с поднятым воротником на ступеньках крыльца. Я не хочу причинять вам больше неудобств, чем это необходимо. И мне так будет гораздо спокойнее.
Позвонив в ресторан, Натаниел Хикс вернулся на балкон. Плеснув себе в бокал, он устроился в плетеном кресле в углу, задумчиво глядя на озеро.