Похороны священника прошли очень буднично. Его на скорую руку закопали в неосвященной земле, и Чарли Фортнум был этим глубоко возмущен. Если бы он вовремя об этом узнал, он произнес бы у могилы несколько слов вроде доктора Сааведры, хоть и не помнил, чтобы за всю его жизнь ему приходилось произносить речи; однако в пылу возмущения он бы на это отважился. Он бы всем им сказал: «Отец был человек хороший. Я знаю, что он не убивал Пларра». Но кто бы его слушал? Два могильщика и водитель полицейского грузовика? Я все же узнаю, где его зарыли, и положу на могилу букетик цветов, решил он. И с этой мыслью в изнеможении заснул глубоким сном.
Клара разбудила его – приехал Кричтон. Она подала ему костыль, помогла надеть халат, и он вышел на веранду. Опустившись на стул возле бара, он предложил:
– Виски?
– А не рановато ли? – взглянув на часы, спросил Кричтон.
– Для выпивки рано никогда не бывает.
– Ну тогда разве что глоточек. Я тут говорил, что миссис Фортнум, вероятно, пришлось пережить страшные дни.
Не выпив ни глотка, он поставил стакан на столик.
– Ваше здоровье, – сказал Чарли Фортнум.
– И ваше. – Кричтон нехотя снова поднял стакан. Может, он рассчитывал, что так и оставит его нетронутым до положенного часа. – Посол хотел, чтобы я кое о чем с вами переговорил, мистер Фортнум. Мне, разумеется, нет нужды рассказывать, как мы за вас беспокоились.
– Да я и сам немного беспокоился, – заметил Чарли Фортнум.
– Посол просил вас заверить – мы делали все, что в наших силах…
– Да. Да. Конечно.
– Слава богу, все обошлось.
– Не все. Доктор Пларр погиб.
– Да. Я не хотел сказать…
– И священник тоже.
– Ну, он-то получил по заслугам. Он же убил Пларра.
– Ничего подобного, он его не убивал!
– Значит, вы не видели доклада полковника Переса?
– Полковник Перес страшный враль. Пларра застрелили парашютисты.
– Но ведь было же произведено вскрытие, мистер Фортнум! Нашли пули. Одну в ноге. Две в голове. И это не армейские пули.
– А кто проводил следствие – хирург девятой бригады? Вот что передайте от меня послу, Кричтон. Когда Пларр выходил из хижины, я был в соседней комнате. И слышал все, что происходило. Пларр вышел, чтобы переговорить с Пересом – думал спасти всем нам жизнь. Отец Ривас подошел ко мне и сказал, что согласился отсрочить ультиматум. Тут мы услышали выстрел. Тогда он сказал: «Они застрелили Эдуардо». И бросился вон.
– А потом нанес coup de grace, – сказал Кричтон.
– Да нет же, нет! Он оставил револьвер у меня в комнате.
– У своего пленника?
– Я все равно не мог до него дотянуться. В соседней комнате он заспорил с Акуино… и со своей женой. Я слышал, как Акуино сказал: «Сперва убей его». И слышал его ответ.
– Какой?
– Он рассмеялся. Я слышал его смех. Меня это даже удивило – он ведь не был смешливым человеком. Разве что иногда робко хихикнет. Смехом это не назовешь. Он сказал: «Акуино, у священника всегда есть дела поважнее». Не знаю почему, но я начал читать «Отче наш», хоть я и не из тех, кто любит молиться. И только дошел до «царствие твое», как снова раздался выстрел. Нет. Он не убивал Пларра. Он даже дойти до него не успел. Меня ведь пронесли мимо них. Трупы лежали в десяти шагах друг от друга. Будь там Перес, он бы наверняка позаботился, чтобы их передвинули. На такое расстояние, с которого возможен coup de grace. Пожалуйста, расскажите об этом послу.
– Я, конечно, расскажу ему вашу версию.
– Это никакая не версия. На счету у парашютистов все три смерти – Пларра, священника и Акуино. Они хорошо поохотились, как у них говорится.
– Они спасли вам жизнь.
– Ну да, они. Или то, что Акуино промазал. Видите ли, у него ведь работала только левая рука. Прежде чем выстрелить, он подошел чуть ли не вплотную к гробу, на котором я лежал. И сказал: «Они застрелили Леона». Он был слишком взволнован, рука у него дрожала, но не думаю, чтобы он промахнулся во второй раз. Хоть и держал револьвер левой рукой.
– Как же Перес не знает всего этого?
– Он меня не спрашивал. Пларр как-то сказал, что Пересу прежде всего надо помнить о своей карьере.
– Я все же рад, что они покончили с Акуино. Он-то уж, во всяком случае, был убийцей… или хотел им стать.
– Он видел, как застрелили его друга. Нечего об этом забывать. Они многое пережили вместе. И он на меня злился. Мы с ним подружились, а потом я пытался бежать. Знаете, он ведь считал себя поэтом. Читал мне свои стихи, а я делал вид, что они мне нравятся, хоть и не находил в них особого смысла. Так или иначе я рад, что парашютисты удовольствовались тремя смертями. Двое остальных – Пабло и Марта – просто бедолаги, которые впутались во все это нечаянно.
– Им повезло больше, чем они заслужили. Нечего было им впутываться.
– Может быть, их толкала своего рода любовь. Люди впутываются в разные истории из-за любви, Кричтон. Рано или поздно.
– Ну, это не оправдание.
– Нет. Вероятно, нет. Во всяком случае, не для дипломатической службы.
Кричтон взглянул на часы. Может, хотел удостовериться, что положенный приличиями час наступил. Он поднял стакан:
– Думаю, что какое-то время вам надо будет отдохнуть.
– Да я и так не очень-то надрываюсь, – сказал Чарли Фортнум.
– Вот именно. – Кричтон отхлебнул виски.
– Только не говорите, что посол опять требует отчета об урожаях матэ.
– Нет, нет. Мы просто хотим, чтобы вы спокойно поправлялись. Дело в том… в конце недели посол вам напишет официально, но ему хотелось, чтобы сперва я с вами переговорил. После всего, что вы пережили, официальные письма выглядели бы… так сказать, слишком официально. Вы же понимаете. Их пишут для подшивки в дело. Первый экземпляр идет в Лондон. Приходится выражаться… осторожно. Ведь кто-нибудь там может заглянуть в досье.
– Но насчет чего послу осторожничать?
– Лондон вот уже больше года нажимает на нас, требует, чтобы мы сократили расходы. Знаете, они даже урезали на десять процентов смету на официальные приемы, и на малейшие издержки приходится предъявлять счета. А эти проклятые члены парламента ездят и ездят – рассчитывают, что мы хотя бы на обед их пригласим. Некоторые даже считают, что им надо устроить прием с коктейлями. Ну а что касается вас, вы, понимаете ли, довольно долго состояли на службе. Будь вы дипломатом, вам бы уже давно полагалось выйти на пенсию. О вас в каком-то смысле просто забыли, пока не произошло это похищение. Вам будет куда безопаснее… находиться подальше от переднего края.
– Понятно. Вот оно что. Это для меня в некотором роде удар, Кричтон.
– Почему? Вам же только оплачивали консульские расходы.
– Я мог каждые два года ввозить новую машину.
– Вот и это тоже… в качестве почетного консула вы на нее, собственно, не имели права.
– Здешняя таможня не видит разницы. И все так делают. Парагвайцы, боливийцы, уругвайцы…
– Не все, Фортнум. Мы в британском посольстве стараемся ничем себя не пятнать.
– Может, потому вы никогда и не поймете Южной Америки.
– Я не хочу быть передатчиком одних только дурных вестей, – сказал Кричтон. – Посол поручил мне сообщить вам кое-что… строго конфиденциально. Обещаете?
– Конечно, кому мне рассказывать? – Даже Пларра больше нет, подумал он.
– Посол собирается представить вас к ордену по списку новогодних награждений.
– К ордену?.. – недоверчиво переспросил Чарли Фортнум.
– К О.Б.И. [ордену Британской империи].
– Что ж, это очень мило с его стороны, Кричтон, – сказал Чарли Фортнум. – Вот уж никогда не думал, что он ко мне так хорошо относится…
– Но вы никому не расскажете, правда? Вы же знаете, теоретически это еще должна утвердить королева.
– Королева? А, понимаю. Надеюсь, что после этого я не задеру нос. Знаете, мне как-то довелось показывать членам королевского дома здешние развалины. Очень милая была пара. Такой же был пикник, как с американским послом, но они не заставляли меня пить кока-колу. Мне эта семья очень нравится. Вот уж кто на своем месте!
– И вы никому пока не расскажете… ну, разумеется, кроме вашей супруги? Ей-то вы можете довериться.