Кукольник уже закончил и теперь придирчиво рассматривал свою работу.
— А где вы их всех берете? — кивнул на полки Илья.
— Их? — удивленно вскинул бровь Кукольник.
Илью снова накрыла с головой волна смущения:
— Ну, да… Всех этих кукол…
Прохор не ответил. Взгляд старика обдал Илью холодом, потом на мгновение вспыхнул радостью и потух. Морщинистое лицо спрятал занавес сальных волос. Казалось, что склонившийся над куклой Прохор внимательно вслушивается во что-то. Тишина накрыла колпаком трещавшие в печи дрова. Стонущий за окном ветер, будто испуганно, притих. Один лишь наглый будильник рвал молчание мерной капелью секундной стрелки. Илья понял, что и сам затаил дыхание.
— Молод, — сухо, бесцветно произнес Прохор в пустоту. Помедлил, и уже уверенно добавил: — Да, молод.
Уверенность плохо спрятала разочарование. Старик хмыкнул и слегка поводил рукой, держащей куклу. Ляля захлопала в такт ресницами и оказалась на столе перед Ильей.
— Все. Идите, — обронил Прохор.
Илья молча взял куклу и пошел к выходу. На пороге он обернулся:
— Но… Что это? Зачем вы мне ее отдали? Я ведь не для того пришел! Я…
Илья опешил, пытаясь вспомнить, для чего он здесь.
Прохор выждал, но, так и не услышав продолжения, пожал плечами и грустно произнес:
— Ступай, Илья.
Тот молча вышел.
Кукольник усмехнулся и тут же надсадно закашлялся. Махом осушил кружку, отер выступивший пот и закутался в лоскутное одеяло.
— Чертовщина какая-то, — прошептал Прохор. — Чертовщина какая-то, — передразнил он, глядя в разинутую пасть печки. — Чертовщина?
Угольки в буржуйке весело подмигнули, но промолчали.
«Чертовщина какая-то!» — думал Илья, стараясь не оступиться с проторенной им же, но уже порядком запорошенной снегом тропинки.
Ветер пытался повалить его навзничь, залепить глаза холодными хлопьями. Илья уже добрался до ограды у дома, когда вспомнил, зачем он ходил к Кукольнику. Вспомнил сразу, вдруг. И весь разговор с Прохором, все взгляды и движения превратились в чудовищный, абсурдный балаган.
Ноги стали ватными. Ветер как будто прознал об этом и решил воспользоваться моментом. Илья согнулся, борясь с напором, но не удержал равновесия — плюхнулся на колени.
— Да что же это! Что тут вообще происходит? — закричал он. Слова увязли в набитом снежинками воздухе. Илья поднялся и решительно дернул калитку на себя. — Все, все. Завтра же уеду. Утром. Бред какой-то. Колдовство. Вуду, мать его. Куклы, кукольники, голоса. Я тут свихнусь с ними. Что молчишь? — Илья сдавил Ляле горло. Свет фонаря упал на ее лицо. Между ресниц игрушки набился снег, и от того она казалась ослепшей. Илья размахнулся, чтобы зашвырнуть куклу подальше в сугроб. И не смог. — Ты! Тварь пластмассовая! Что скалишься?
Ослепшая Ляля кривила в улыбке пухлые губы.
Илья обессилено ссутулился и заплакал.
— Чего кричишь? — донеслось из-за спины.
Илья оглянулся.
На пороге, кутаясь в полушубок и выбивая чечетку тапками на босу ногу, стоял Степка.
— Чего кричишь-то? — повторил мальчик. — Заходи, замерзнешь.
— Я принес тебе твою куклу, — только и смог выдавить Илья.
— Мою куклу? — удивился Степка. И с достоинством произнес: — Парни не играют в куклы, дядь Илья.
— Степан, а ну живо в дом! — крикнула Татьяна из сеней. — Застудишься!
— Лялю, — прохрипел Илья и протянул дрожащей рукой игрушку мальчику. — Я принес твою Лялю.
— Теперь она твоя, — хитро улыбнулся Степка.
Вместо престарелой модницы Ляли рука сжимала малыша-пупса. Розового и голого. В одной лишь шапке-ушанке шинельной шерсти.
Визг, стремительно упавший до сиплого мычания, вырвался из горла Ильи. Он попятился, споткнулся, упал, поднялся, распахнул калитку и, скуля, бросился прочь, не разбирая дороги.
Илья бежал, пока держали ноги, пока не лопнули легкие, не взорвалось сердце. Потом полз на карачках, натыкаясь на стволы деревьев, кусты, ломая наст, царапая руки коркой. Последние силы он потратил, зарываясь поглубже в снег. В темноте ему стало тепло и покойно.
Кукольник спал и видел сон из той далекой жизни, когда он еще не был Кукольником. Из той жизни, когда он был счастлив. Когда он не слышал голос, шепчущий о предназначении. Когда палец не ткнул в место на карте, глухое место, где до него, Прохора, не селился ни один из людей, но куда, как магнитом, тянет теперь всех тех, кто сможет переиграть костлявую. Жить в скрытом от праздных глаз поселке. Просто жить.