От них пахнет рыбой, свежим воздухом и солью, и почему-то мне этот запах, как нож в сердце.
— Что он делает? — спрашивает Блейк.
Всегда одни и те же вопросы. Почему у всего должно быть определенное назначение?
— Не знаю. Но горцы наверняка сочтут его красивым и по меньшей мере загадочным.
Но Шайвер тут же выдаёт меня, чем в очередной раз вызывает во мне знакомое чувство отчужденности. Я все меньше и меньше принадлежу миру этих людей.
— Он считает, что этот способен говорить. Только нужно еще поработать. И тогда он может сделать для нас все, что угодно.
— Он починен! — рявкаю, глядя на Шайвера так, словно совсем его не знаю. Мы пили вместе. Часами болтали. Я давал ему советы относительно дочери кузнеца. Но теперь это не играет роли. Он свой. Местный. Я чужак. Пришелец.
— Нам следует продать его горному народу и покончить с этим. Шелк, шелк, шелк.
Гановер не останавливается.
А я просто хочу поскорее отделаться от него и поэтому не углубляюсь в прошлое.
Куда девалось спокойствие Блейка?
Судя по его виду, он вообразил, будто я солгал ему.
— Почини его, — лает он. — Я хочу сказать, почини по-настоящему. Заставь его говорить.
Он поворачивается и выходит из мастерской. Шайвер следует за ним.
Приближается леди Солт. Лицо ее непроницаемо.
— Делай, как он говорит. Пожалуйста. Рыбная ловля… мы почти ничего не привезли. Сейчас нам пригодится все. Приходится хвататься за соломинку.
Теплая мозолистая ладонь гладит меня по лицу. Леди Солт уходит.
Может, тут нет ничего страшного. Я просто сделаю, как они просят. В последний раз, в последний из многих раз — и все будет кончено. Жизнь вернется в прежнее русло. Я смогу остаться здесь. И, может, еще сумею обрести что-то вроде покоя.
Жил-был глупец, который увидел детский шарик, улетающий в небо, и подумал, что он может стать своего рода воздушным кораблем. Никто в его мире не создавал, ничего подобного, но он уже имел достаточно веские доказательства собственного гения, воплощенные в сделанных им вещах. До сих пор никто не посмел бросить вызов его таланту и искусству созидателя. Никто не обмолвился, что его умение и мастерство могут иметь границы. Его отец, преподаватель биологии, научил его сосредоточиваться на проблемах и решениях этих проблем.
Его мать, устроитель торжеств, показала ему, насколько важны внимание к деталям и упорная работа.
Он открыл свои планы и идеи правительству страны. Его слушали достаточно долго, чтобы выделить кое-какие деньги, место для работы и помощника. Все это, несмотря на его юность. Благодаря его блестящему уму. В свою очередь, он проигнорировал их разглагольствования насчет врагов и необходимости отражения внешней угрозы.
Когда этот инженер добился своего, когда третий опытный образец после трех лет неудачных попыток действительно заработал, он понял, что создал нечто никогда не существовавшее раньше, и его сердце едва не лопнуло от гордости. От него ушла жена, потому что видела мужа разве что спящим, а дом напоминал мусорную свалку. Но ему было все равно. Он добился! Он сумел!
Он не мог знать, что на этом ничего не закончится. Лично он считал, что заинтересованные лица вольны вообще все уничтожить, если уж им так это понадобится. Лишь бы позволили ему работать над новым проектом. И тогда жизнь снова заиграет яркими красками, потому что больше всего он счастлив, когда работает.
Но военные советники правительства пожелали, чтобы он усовершенствовал воздушный корабль. Попросили его решить проблемы, о которых он раньше не подумал. Как увеличить вес гондолы, чтобы тяжесть не стала ненужным балластом, и одновременно получить возможность сбрасывать с борта необходимый груз. Как добавить «оборонительное вооружение». Как приводить его в действие без опаски поджечь топливо, на котором работал корабль. Словом, перед ним поставили ряд задач, бросающих вызов его гордости. Возможно также, он просто привык к роскошной жизни, которую вел в то время.
Захваченный работой, он не отказывался ни от одного предложения. Смело шел вперед и сосредоточился на шестеренках, проводах, воздуховодах и миллионе крошечных деталей, вынуждавших его игнорировать все остальное. Игнорировать реальность.
Глупец, он считал помощников своими друзьями, с которыми можно пить. Которые стали всей его жизнью. Ради которых он создал нечто вроде культа. Прямо здесь, в мастерской, превратившейся в гигантский ангар, окруженный солдатами и колючей проволокой. Он считался национальным достоянием.
Но я все еще помню, что творилось в душе, когда опытный образец поднялся в воздух. Как слезы текли по лицу, когда вокруг меня буквально плясали от радости мои помощники. Женщины и мужчины. Как я был потрясен олицетворением собственного успеха. Словно я сам парил в воздухе.
Образец переваливался и фыркал, будто большой золотистый кит в упряжи, кит, желающий освободиться: сверкающая драгоценность на фоне ярко-синего неба. Мечта, ставшая реальностью.
Не знаю, что подумала бы об этом леди Солт. Вероятно, вообще ничего.
В один прекрасный день Гановер начинает говорить. Я нажимаю кнопку, прочищаю зубчатую передачу, ставлю на место металлический кружок. В мастерской никого нет, кроме меня и Гановера. Шайвер не пожелал иметь с нами ничего общего.
Первая фраза Гановера абсолютно бессмысленна. Что-то насчет морской волы, радужной от рыбьих трупиков…
Снова щелчки. Раз, другой, третий. И так до тех пор, пока он не мерит меня взглядом золотистых глаз. И на этот раз произносит вполне связно:
— Инженер Даникер.
По моей спине бегут мурашки. Вся кровь разом приливает к голове, так что я едва не теряю равновесия.
— Откуда ты знаешь мое имя?
— Ты — моя цель. Причина, по которой меня послали.
— Через весь океан? Сомнительно.
— Когда-то у меня было судно. А также руки и ноги. Прежде чем твои ловушки уничтожили меня.
Я и забыл про расставленные мною ловушки. И почти забыл свое настоящее имя.
— Ты вернешься со мной. Возобновишь работу. Приступишь к своим обязанностям.
Я горько смеюсь:
— Они так и не нашли мне замену?
Вместо ответа снова раздается щелканье. Но я и так все знаю. Вундеркинд. Невероятное мастерство. Необычайная способность сосредоточиться на проблеме и решить ее. Например, строить воздушные корабли. Я по-прежнему достояние, которое они не могут позволить себе потерять.
— Ничего не выйдет. У тебя здесь нет никакой власти, — сообщаю я. Яркие глаза Гановера тускнеют, но тут же вспыхивают вновь.
Щелканье учащается. Теперь мне кажется, что такие звуки издает испорченная система вооружения.
— Ты знал, что я здесь, в этой деревне? — спрашиваю я. Молчание. Наконец я слышу:
— За тобой посланы десятки мне подобных. Рассеяны по всему миру.
— Значит, никто не знает.
— Я уже послал сигнал. Они идут за тобой.
Ужас. Шок. А потом гнев — неописуемая ярость, подобной которой я никогда еще не испытывал.
Когда чуть позже приходят Блейк с Ребеккой, с Гановером уже покончено. От него почти ничего не осталось. Я раздробил его голову, а потом и тело, и пытался растереть остатки в порошок. Не знаю, где может быть спрятан маячок и имеет ли теперь это какое-то значение, но я должен был попытаться его найти.