Великого гонщика Сенну не зря прозвали «человеком дождя». Равных ему в такие дни не было. Но что бы он сказал, столкнувшись с нашим гололёдом, причём не на гоночном треке, а на обычном шоссе? Не знаю, не знаю. Листвянка, мелькнув светящимися окнами домов, осталась позади.
Джип, переваливаясь на ухабах, выскочил на шоссе и снова попытался уйти в кювет. Отчаянно вертя рулём то вправо, то влево, я с трудом избежал столкновения с идущей навстречу машиной, яростно загудевшей мне. Потом развернулся, стараясь не газовать, и помчался в сторону аэропорта.
Тяжёлый агрегат скоро разогнался так, что я с ужасом понял: следующий занос на такой скорости станет последним. Стараясь ни о чём не думать и сжав зубы, я упрямо вёл машину, разрывая светом фар ночную тьму. Где-то далеко, метрах в пятистах, замаячил огонёк идущего в попутном направлении автомобиля. Через несколько минут я догнал его, но, вглядевшись в силуэт, разочарованно вздохнул — это был обычный микроавтобус, неторопливо едущий по своим делам. Неужели Сысой ушёл так далеко, что мне его не догнать? Правда, московский рейс будет лишь под утро. Но кто сказал, что он не может сесть на любой другой, чтобы потом из ближайшего аэропорта не рвануть домой?
Я посмотрел в зеркало. Олег со своими людьми потерялся где-то далеко позади, даже свет их фар пропал во мгле. Я закурил.
Чудом избежав заноса на очередном повороте, я вздрогнул от радости: есть! Метрах в семидесяти, явно осторожничая, двигался чёрный джип. Я приблизился ещё и посмотрел на номер: 585. Ошибки быть не могло. За рулём джипа сидел Сысой. Выйдя на встречную полосу, я поравнялся с «Лэндом» и нажал на клаксон. Чёрная машина чуть вильнула, и её окно с моей стороны поползло вниз.
— Сысой! — вне себя от радости, заорал я. — Тормози, сукин сын! Тебе всё равно крышка!
Водитель «Лэнда» показал мне средний палец правой руки и закрыл окно. Потом наддал и принялся уверенно уходить от меня, маяча огнями габаритов впереди. Я зарычал от возбуждения и снова поравнялся с ним, оставаясь на встречной полосе. Так мы и мчались нос к носу, пока «Лэнд», вильнув влево, не попытался выбросить меня с трассы. Ругаясь на чём свет стоит, и с трудом удерживая руль, я выровнял машину и, догнав его, ударил дугой, гнездящейся на капоте, в зад. Фонари джипа рассыпались и погасли, как искры костра в ночном лесу, но сам он продолжал двигаться вперёд.
Я опять вышел на встречную полосу и ударил его. На этот раз удар пришёлся в бок, почти на уровне задних колёс. Меня крутануло на месте и понесло в обратном направлении. Вращение всё усиливалось, и я выпустил из рук ставший бесполезным руль. Перед лобовым стеклом мелькнула тёмная полоса обочины, и я, кувыркаясь и крича, полетел куда-то вниз.
Машина, перевалившись пару раз через крышу, встала на бок и, отчаянно взвыв, заглохла.
В наступившей тишине было чётко слышно, как крутятся колёса, тихо шелестя в воздухе. Я сидел, придавленный подушкой безопасности, выскочившей неведомо откуда и напугавшей меня больше, чем падение, и гадал, как теперь из-под неё выбираться. Наконец, полузадушенный, сопя и чертыхаясь, я избавился от неё и перелез на заднее сиденье. Придумают же проклятые капиталисты такую гадость, обругал я спасшее меня приспособление. Потом открыл дверь и выбрался наружу. Спрыгнув с разбитой ма шины, я, хромая и приволакивая ушибленную ногу, потащился к дороге.
Итак, всё кончено. Сысой опять ушёл, и смеётся сейчас, наверное, надо мной по дороге в аэропорт. Устало пыхтя, я вылез на шоссе и безнадежно осмотрелся, не мелькнёт ли где огонёк машины Олега.
Ночная трасса была пустынна. Зато я заметил ещё кое-что, заставившее меня забыть о боли в ноге и бегом пересечь дорогу. Я скатился вниз и подбежал к чёрному «Лэнд-Краузеру», упёршемуся крышей в дерево и лежащему на боку. Ударом металл крыши прочно впечатало в толстый ствол, почти надвое разделив салон. Язычки пламени весело плясали, перебегая, у капота.
— Эй, Сысой, ты меня слышишь? — закричал я, подбираясь ближе.
— Махницкий… помоги мне, — донёсся из машины хриплый стон моего врага.
— Черти в аду пускай тебе помогают, — сплюнул я. — Ну что, философ, доигрался? А жить-то, небось, охота?
— Двери заклинило… помоги, — он уже даже не стонал, а клокотал сипло, чуть слышный в треске разгорающегося автомобиля. — Чего ты хочешь? Проси, я дам…
— Чего я хочу? Я хочу, чтобы ты перед смертью думал о людях, которых убил. Думал о Коле Буланине, которого так и не дождётся мать. О всех тех, кого вы расчленили и упаковали в контейнеры для богатеньких иностранцев. Вспомни о них сейчас, в этом горящем гробу. Будь ты проклят, гад. До встречи в аду, — я плюнул в оранжевый язычок пламени, играющий на бензобаке, повернулся и неторопливо побрёл к дороге.