Карел Чапек
Почта
Человеческий характер полон противоречий; так, например, большинство людей очень любит получать письма и очень не любит письма писать, хотя то и другое находится в явной причинно-следственной связи. Правда, имеются люди, которые пишут письма охотно и даже с какой-то разнузданностью, как, например, влюбленные или лица, считающие своим долгом обругать редакцию за некую вчерашнюю статью и подписаться «Один из многих» или «Ваш читатель». Но это все люди из рода чудаков, такие же, как и те, что до смерти любят слушать доклады, что способны всю ночь напролет ловить хрипы и шумы в радиоприемнике, или такие, что даже любят рано вставать. Однако люди в большинстве своем не любят рано вставать, не любят, когда долго говорят другие, и, в особенности, не любят отвечать на письма. Что касается этого последнего качества, то здесь можно предположить, что обыкновенный человек берется за письмо, только когда сам хочет получить на него ответ, — и, таким образом, как только сам он получает какое-либо письмо, это главное побуждение исчезает. Нежелание писать письма проистекает, очевидно, из присущей человеку лености. Однако пристрастие получать письма, по всей видимости, имеет корни более глубокие и более таинственные.
Сколько раз, заслышав рано утром звонок, ты ликовал: «А, это почта!» — и сколько раз дрожа от нетерпения принимал какой-нибудь счет, газету или уведомление из налогового управления; и тем не менее назавтра ты будешь снова в определенный час с замирающим сердцем ждать, не раздастся ли звонок, а когда раздастся, ты радостно воскликнешь: «А, это почта!» Не то чтоб ты ждал чего-то определенного, чего-то такого, что очень важно для тебя, над чем ты думаешь или работаешь и должен почтой получить ответ. В глубине души своей ты ждешь, что утренняя почта однажды принесет тебе нечто непредвиденное и неожиданное; может, это будет письмо с неба, а может, твое назначение кавалерийским генералом в португальскую армию или вдруг сообщение, что ты удостоен премии за добродетель; но откуда-то по почте должно что-то прийти, что изменит твою судьбу, наградит тебя по заслугам, откроет перед тобой неожиданные возможности или исполнит твои непризнанные желания.
«Откуда-то что-то придет», — вот она, эта мистическая и безграничная возможность, которая, несмотря на весь твой опыт, открывается тебе в каждом звонке почтальона.
Когда прачеловек отправлялся, скажем, в лес за дровами, перед ним на каждом шагу открывались таинственные возможности: он мог найти клад гномов, мог встретить трех парок, увидеть золотой папоротник или танцующих вилл. Когда я направляюсь на Индржишскую улицу[1], я, честное слово, не жду, что на разбитой мостовой обнаружу клад гномов, встречу в трамвае трех парок, совещающихся как раз о моей дальнейшей судьбе, или увижу на Юнгманновой площади танцующих вилл. Круг неизвестных и неожиданных возможностей в обычной жизни современного человека чрезвычайно узок и несуществен. Никто, вставая поутру, не надеется ни с того ни с сего совершить нечто неожиданное и удивительное; и все-таки на дне человеческого сердца всегда теплится непрестанное ожидание, что сегодня, что сегодня как раз и случится что-то совершенно непредвиденное и великое — откуда-то что-то придет.
Но постойте-ка, кажется, зазвонил звонок. А, это почта! Человек, принимающий свою почту, держится вроде небрежно (дело чести: подавить свое тайное волнение) и хладнокровно (впрочем, я ко всему готов), он вертит каждое письмо в руках и не спешит — как не спешил бы, если бы открывал дверь в тринадцатую комнату заколдованного замка. Наконец после некоторого промедления, до краев исполненного важностью минуты, он открывает свою почту.
Совершенно необъяснимо, почему так плохо, с такой недостойной поспешностью вскрываются письма на театральных подмостках или в кино, — ведь там разорвут конверт, ты не успеешь и опомниться, даже не усядутся для этого поудобнее. Нет, так это не делается.
Человек, которому пришло письмо, прежде всего сядет. Затем только примется разрезать конверт и будет делать это медленно и стойко — будто недоверчиво поднимать крышку заколдованной шкатулки; сейчас все решится. — Как ни странно, и на этот раз, по какой-то случайности, не пришло ничего особенного; это всего лишь счет от книгопродавца и какое-то письмо, черт бы его побрал! (Снова на него отвечать.) Дверцы неограниченных возможностей на сегодня снова захлопываются. Только дни завтрашние таят в себе неизвестное великое событие.
И самое удивительное здесь то, что состояние вечного ожидания знакомо и людям, которым в общем-то совершенно нечего ждать; у них нет дяди в Америке, они совсем не мечтают о том, чтоб что-то неизвестное произвело переворот в их жизни, и даже испугались бы, если б им предстояло принять какое-нибудь новое назначение. И все-таки, когда звонит почтальон, отзывается и в них слабенькая тоска или надежда, что возможно… кто знает… что-нибудь да и придет из этого великого чужого мира… Слава тебе господи, это всего лишь журнал или предложение на поставку машины и нескольких мешков угля… Но вечное человеческое ожидание чего-то неожиданного и чудесного никогда не бывает окончательно и бесповоротно обмануто.