— Ребята-а, глядите-е, какой гриби…
И тут словно миллион палочек разом бьют в миллион барабанов, а там, где только что бежал Симка, вскидывается на серебряном мху черный куст, и снова, только уж врассыпную, опускаются на барабаны миллионы палочек, нас обвевает неожиданным ветром, и наш физрук Валерий Михалыч кричит нам обрубленные слова:
— Сто… Ни с ме… Сто..! Сто..!
И мы становимся такими одеревенелыми, что он выводит нас всех по одному за руку на дорогу, и мы бежим по этой песчаной, такой взбитой, пухлой летней дороге к себе в лагерь, и там нас разводят по спальням, а Валерий Михалыч бежит дальше — в сельсовет, на телефон, бежит вихляясь, будто он не физкультурник…
…После отбоя Серега Прахов переполз ко мне через пустую Симкину постель и сказал тихо:
— Мы чего с тобой — струсили? Поклянись, к Симке на могилку сходим!
— Честное пионерское! А как?
— На зорьке, пока бойцы не приехали.
— Серега, мы проспим!
— Ха! Да я каждое утро до зари просыпаюсь. Красуху выгонять привык…
— Серега, только ты меня разбуди…
Утром мы с ним через окно и через забор выбираемся на зады старой деревенской школы, где размещается наш пионерлагерь; мы бежим по росе, а потом по песчаной дороге, покрытой сверху тонкой влажной корочкой, солнце еще совсем невысоко, но коровы мычат в деревне, и мы опаздываем к Симкиной могилке.
На пригорке посреди дороги стоит выпряженная армейская повозка, над которой свисает маленький красный флажок, кони щиплют траву на привязи у ближнего столба, и у тележки нас останавливает усатый неприступный боец с винтовкой через плечо и с занятной, вроде большой мухобойки, штуковиной в руках.
Он приказывает нам стать к колесу и не трогаться с места.
— Дяденька, там Симка наш взорвался!..
— Так что, и вы хотите? Учитель ваш там — и довольно!
— Дяденька, мы всех ближе стояли, — говорит Серега, — мы видели, как он бежал. Мы все видели…
Боец снимает с тележки флажок, машет им куда-то вниз, под гору, и оттуда вскоре прибегает еще один боец, помоложе, выясняет, в чем дело, и недовольно ведет нас к опушке.
В канаве против того места, где мы были вчера, среди группы солдат на зеленом ящике расстелена зеленая карта, над картон склонились наш физрук Валерий Михалыч и старший лейтенант в полевой форме.
— Что такое, Симоненко? — спрашивает он..
Пока Симоненко пытается доложить, Валерий Михалыч орет как резаный, но нам не страшно, а только жалко его, потому что глаза у него красные и весь он совсем измятый.
— Ну так, — говорит старший лейтенант, — раз уж вы здесь, рассказывайте.
Мы с Серегой рассказываем вперебой, ко офицер знает, что ему нужно, и он очень точно и очень спокойно расспрашивает нас о цвете, о звуке взрыва, о том, как бежал Симка, и о том, где мы в это время стояли. Впрочем, расспрашивал он нас, как учитель, который все знает, а только хочет убедиться, запомнили ли мы урок.
— Все так и есть, — потирая небритую щеку, говорит он. — Спасибо. И марш в лагерь!
— Мы честное пионерское дали, что к Симке на могилку придем, — говорит Серега, и губы у него дрожат, как у маленького, — если не покажете, мы все равно сюда проберемся!
— Ну что же, — отвечает, задумчиво глядя на нас, старший лейтенант, — идемте. Только — шаг в шаг за мной.
Мы идем по узенькой намятой тропинке к опушке, вот видна уже та ямка с выбросами земли по краю. Чуть в стороне от ямки стоит на земле небольшой ящик, вроде как из-под патронов, в ящик что-то складывает боец, руки у него в шоферских рукавицах с двумя пальцами, а миноискатель лежит рядом в траве. Старший лейтенант останавливает нас:
— Дальше нельзя. Вот запомните. Когда закончим работу, поставим здесь пирамидку. Кругом!
В канаве он говорит Симоненко:
— Доведешь до лагеря. И еще раз предупредишь председателя, чтобы из деревни ни одна душа не появлялась в этом квадрате. У меня средств для оцепления нет.
Важный Симоненко довел нас до лагеря под конвоем и сдал дежурному воспитателю под расписку, вследствие чего нас после Симкиных похорон из лагеря справедливо отчислили за недисциплинированность.
А на похоронах впереди Симкиного гробика шагал его старший брат восьмиклассник Витя и глухо барабанил палочками в Симкин барабан. А мы с Серегой шли сзади, потому что мы не умели барабанить. Нам бы хоть по одной палочке на брата, чтобы отсчитать для Симки последние минуты…
Как-то так уж получилось, что я не был октябренком, но пионером я был, и много веселого отбили для меня пионерские барабаны, но одному из них довелось отбить для меня ту границу, за которой кончается жизнь человека и остается память о нем, и потому Симка Петриков, маленький и смешной, в галстуке, сбитом набок, чтоб не ложился на выщербленный кожаный круг барабана, до нынешних дней шагает со мною рядом, и я думаю, что он дошагает со мной до конца.