— Привет дачникам! — сказал Колька, поднимая руку.
— Привет труженикам! — складно ответил я.
— Семья где? — В наблюдательности Кольке нельзя было отказать.
Я объяснил.
Колька задумался, и, пока он думал, мы подгребли к Доре.
— Здорово, матрос! — подмигнул мне Лешка-капитан, возлежавший вдоль борта на боку.
— Здравия желаю!
Колька все думал, важно побарабанивал пальцами по мотору. Дым медленно несло мимо нас, и дочка укуталась косынкой, чтобы легче дышать было.
— В чем дело, Колька?
— Видишь ли, не имею я права вас с собой брать. Предрассудок, конечно. Но постановление такое — женщин на это мероприятие не пускать… Как на корабле…
— Морской закон? Тогда принимай груз — и дело с концом!
— С другой стороны, мне тебя приказано доставить… Ты ведь ни разу на общем сборе не присутствовал?
— Да забирай ты ради бога ящик и буханки — и все! Правда, у меня тут пассажир бойкий оказался, так я тебе расписку на недостачу напишу.
— Моряк не может пренебрегать флотской традицией. Ты приглашен официально, и я должен доставить тебя.
— Тебе для этого такую посудину выделили? На ней же Мировой океан штурмовать можно!
— Именно из этих соображений. Вы же меры не знаете! Как вас иначе без ЧП домой доставишь?
— Понятно… Ну, берешь нас или что?
— Слушай, Николай Еремеич, — вмешался Лешка, — это ведь не женщина, раз на то пошло. Это ведь ребенок! Насчет детей уговора не было.
— И указаний не было! — отпарировал Колька.
— А флот теперь какой? Там те бабы и срочную, и сверхсрочную, и в штабах повсеместно. Да ты вон у него спроси. Сколько у тебя баб на судне?
— От двух до семи, в зависимости от обстановки…
Колька принял решение:
— Учитывая соображения присутствующих сторон… Тут недалеко Посадские островки, знаешь? Вот, в протоке между Вторым и третьим… Там такое приметное место: береза, с корнем вывороченная, старая, в воду упала. У березы и швартуйся. Только сразу ребят предупреди: условие тебе я ставил. Если претензии будут — я не в ответе.
— Ах, Коля, Коля! Знаешь, что я сделаю? Скажу им, что ты груз брать отказался и поэтому пришлось мне самому общий сбор искать. Пока дотопаешь, знаешь, какое мнение сформируется?
— Это ты брось, — заволновался Колька, — я еще ни одного Дня флота не пропустил, и все мне только спасибо говорят! Ни один, благодаря мне, не бултыхался. Да у меня и свидетель есть!
— Ты уж прости, Николай Еремеич, — вставил с носа Лешка, — отказывался ты как есть. Очень даже грустно мне было такое слушать.
— Ты свою грусть побереги при своих птичьих правах! — закричал Колька, меняясь в лице.
Я оттолкнулся от доры посильнее:
— Терпи, Колька! Военную тайну надо хранить и в мирное время. Тер-пи!
24
Первым, кого мы обнаружили, причаливая у березы, был загадочный, с черной повязкой на глазу, пожилой мужчина, известный мне с детских лет то ли по имени, то ли по прозвищу Ардальон. Усики и потемкинская повязка были у него всегда. Он первый в городе катался после войны на длинных, невиданных коньках, носил пиджаки необыкновенного фрачного покроя, в бильярдной, несмотря на единственный глаз, выигрывал на спор по две дюжины пива, и мы, мальчишки, бегали под широкие окна подглядывать, как это у него получается.
Если бы не повязка, я бы Ардальона не узнал, потому что обут он был в резиновые сапоги, одет в засученные, как у немецких морских патрулей, брюки клеш и тельняшку такую, что даже в сумерках было видно, насколько она застирана и заштопана. Ардальон поставил на траву позади себя миску с пачкой общепитовских алюминиевых ложек, которые он споласкивал в воде, и предупреждающе поднял руку:
— Минутку, гражданин! Откуда и зачем?
Я доложил по всем правилам, как меня учили на курсах военно-морской подготовки в мореходке.
— Принято. А что с Николаем Праховым?
— Просил лично доложить старшому.
— А это кто на борту?