Арсений Егорыч валенок перестал натягивать, помял в горсти бородку, а после раздумья левой своей негнущейся рукой даже похлопал Еньку ниже спины.
Енька до того загляделась на довольного хозяина, что не сразу обратила внимание на такую нежданную ласку, а поняв, как это Арсений Егорыч ее похлопывает, застеснялась и пообещала:
— Я за ней посмотрю, батюшко, чтоб отел гладкий был, ты не сомневайся.
Арсений Егорыч снова занялся обуванием, руки свои вернул — делу, с Еньки и того хватит, что одобрил, не она ведь, а Марта двойню ему справляет. Ай да Марта! Две телочки будут — пойдут в забой, конечно, потому как все равно неплодные. А коли телочка с бычком? В любом случае и прибыль в стаде, и мясо гарантированы. Ай да Марта! Бычок потасканный был, не уповал бы, глядя на такого, на прибыток. С другой стороны… ежели мясная порода, тут по холке и взятка, как вон у Рогачева имелись симменталы, а тут, понятно, бычишка лядащий, не то холмогор, не то костромич, в общем для частного сектора отведенный… Однако и с этим неплохо вышло. Ай да Марта!
Арсений Егорыч потоптался по половице, чтобы проверить, как облегла ноги обувь, натянул треух, полушубок, подпоясался потуже, сунул за пазуху житную каляну, раздумал, вытащил лепеху обратно, разломил пополам и половину вручил Фильке.
Вслед за тем он взял в сенях стоявший наготове в колоде отменно выправленный топор, кликнул Еньку и Фильку, наказал Полине дома сидеть строже и через нижние ворота отправился за ограду. Как и полагается настоящей крепости, в доме Арсения Егорыча, кроме выходивших на мост через Ольхушу красных ворот и кроме порушенного два года назад взвоза, имелась еще потайная калитка в дальнем от дороги углу усадьбы, ведущая под обрыв, а дальше либо вправо, к мельнице и реке, либо влево, через обрыв к лесу. Запор к этой калитке Арсений Егорыч придумывал самолично вместе с Осипом Липкиным еще до революции, и отказал этот запор за тридцать лет один-единственный раз, неделю назад, когда поутру Арсений Егорыч обнаружил калитку раскрытой, а у навозного лаза груду отрытого окаменелого навоза и целую россыпь волчьих следов. Пройдя по следу за калитку к обрыву, Арсений Егорыч определил, что волк был один, и с суеверием в душе подивился, почему ночью не беспокоился на дворе скот. Неужто являлась волчица, Фоксова полюбовница, о которой ему еще прошлый год, восторженно мыча и подпрыгивая, объяснял на пальцах Филька?
После волчьего визита Арсений Егорыч обследовал замок и убедился еще раз, что скопидомить можно на чем угодно, но не на замке: вот впервые пожалел на него масла, отошла на холоду пристылая заржавевшая защелка, только приналег зверь на калитку — и настежь.
Прежде чем выйти за ограду, Арсений Егорыч прислушался, поправил в руке топор, а лишь потом отворил калитку. Скрипнули на морозе петли, но все кругом было в полном порядке, и холод стоял такой, что даже снег нигде не шелохнулся.
Арсений Егорыч пошевелил давешнюю защелку, с досадой вспомнил о целой канистре с машинным маслом, что валяла дурака в мельничном притворе, прикрикнул на Фильку, который нерадиво выволакивал санки из сарая, показал Еньке, как затворить калитку, хотя та знала устройство запора не хуже его самого.
Филька с треском вытащил волокушу наружу, отдирая прилипшие к полозьям пальцы.
— Ты дянки за поясом, дурень, для чего держишь? — зашипел Арсений Егорыч. — Ты что же за работник будешь без рук? Вдень, тебе сказано, костыги!
Филька хохотнул после отцовского тычка, вытянул из-за пояса драные рукавицы, насунул их на руки и взялся за поводья.
— С богом, — прищуриваясь на сизый свет утра и округляя для дыхания ноздри, сказал Арсений Егорыч. — Студено, Филюшка, ноньче.
Они, как подводы, вытянулись гуськом вдоль забора, в котором свежему человеку нипочем было бы не разглядеть потайного хода.
4
План Арсения Егорыча был прост: добраться до Вырубов вниз по замерзшей реке, где снег обычно раздувало по берегам и санки катить было способней.
Одно название громкое — волокуши. Санки. Сам Арсений Егорыч был впряжен в детские салазки, которые справлены были по настоянию первой жены его Марьи для сына Егорки, а Фильке достались санки побольше, почти дровни, однако тоже специально изготовленные под человечье тягло, чтобы лишний раз времени и хлопот не тратить на запрягание лошади при зимних перевозках между двором, мельницей или банькой. Дровенки эти были на гладком железном ходу, так что по льду, по бесснежью, с сеном их катить было под силу кому-нибудь и слабее, чем Арсений Егорыч, а тем более Филька.