Борис Зубавин
Почтальон и король
Обычно с конца августа, когда в Москву укатят грузовики и фургоны с багажом пионерских лагерей, дачников и детских садов, обычно с этого времени по самое начало другого лета, по суетливо-радостный разгул школьных каникул, в поселке остается чуть ли не вдвое меньше народу и пустуют целые кварталы дач. Они принадлежат не только частным владельцам, но и Дачтресту, который сдает их москвичам на два-три летних месяца.
Есть такие дачи и в квартале, который вот уже двадцать с лишним лет подряд каждый день обходит почтальон Мигунов Андрей Захарович. Его черная кирзовая сумка из-за этих пустующих домов долгое время в году бывает не так-то уж и полна. Однако когда наезжают дачники, сумка чуть не лопается от газет, журналов и прочих корреспонденций, бог весть с какими усилиями засунутых в нее.
Вообще с приездом дачников жизнь в поселке приободряется и, словно подхлестнутая допинком, становится безалаберно шумной, суетливой, праздно-веселой. Теперь уж всюду хозяйничают приезжие. Бойкие, требовательные, они направо-налево командуют и распоряжаются робеющими перед ними аборигенами.
Андрею Захаровичу все это не нравится.
В поселке живут такие же, как дачники, рабочие и служащие, и жизнь здесь начинается даже раньше, чем в Москве. Водители автобусов и троллейбусов, повара, фабричные девчонки, да мало ли еще кто, поднимаются и бегут на станцию ни свет ни заря, к первым электричкам, чтобы вовремя попасть на работу.
Андрей Захарович, особенно в последнее время, все старается думать по-государственному, и когда идет с сумкой на плече — зимой или поздней осенью — по тропочкам мимо заколоченных казенных дач, то всегда с жалостью смотрит на них, убежденный, что они зря пусты, не обжиты, студены и печально одиноки без человека, печного тепла, света ламп в вечерних окошках и веселого дыма столбом из труб.
И не лучше ли отдать эти пустующие чуть не по десять месяцев в году казенные дачи под постоянное жилье? В поселке таких четыреста дач, некоторые из них на две-три квартиры. Как было бы хорошо, чтоб в стужу надо всеми этими дачами стояли султаны дыма, в заиндевелых окнах по вечерам горели огни, а от калиток до крылец были протоптаны и расчищены лопатами в снегу дорожки и Андрей Захарович приносил бы людям всякие корреспонденции.
В Москве, как ее ни строят, не хватает жилой площади, и многие, как ему кажется, с восторгом, только сделай им такое предложение, не успеешь глазом моргнуть, переселятся в эти пустующие дачи. И сколько народа зажило бы тогда как следует. В одном поселке чуть не восемьсот, а может, даже больше семей.
Плотники, маляры и сантехники со стройдвора да и возчик дачной конторы Сашка Королев, по прозвищу Король, рассказывали Андрею Захаровичу, будто такие государственные дачные колонии есть вокруг всей Москвы, может, еще в двадцати — тридцати поселках. Стало быть, не восемьсот, а даже все десять тысяч семей можно расселить в тех квартирах. И сколько было бы сэкономлено государственных средств! Сотни тысяч рублей. Огромные, по мнению почтальона, деньги.
Но в Моссовете по этому поводу, как видно, думают иначе и освобождают для дачников даже те казенные дома, в которых постоянно живет обслуживающий персонал: плотники, дворники, жестянщики, десятники, кладовщики, и переселяют их в Люберцы, в новые многоэтажные здания. Одним это нравится, и они весело покидают поселок, но другие чуть не ревут. Вот грозятся выселить Сашку Короля со всеми его детьми, белобрысого, расторопного, старательного голубоглазого мужика. Жить ему в люберецких домах будет труднее, поскольку ни поросенка, ни коровы, ни кур держать там негде. Да и яблок, картошки, огурцов, помидоров не соберешь. Король бегает, суетится и, растерянный, встрепанный, просит всех, кого надо, кого не надо, вступиться и оставить его в поселке.
Прибежал он наконец и к Андрею Захаровичу.
— Куда мне теперь? — беспокойно уставясь на почтальона ошалелыми и еще больше поголубевшими от горя глазами, спросил он. — Ну, ты скажи, Андрей Захарыч, куда все хозяйство девать? Я ведь здесь восемнадцать лет прожил, сад вырастил на голом месте, все своими руками. И теперь за здорово живешь отдать дачникам, которым, может, наплевать, что яблоня, что тополь. Им тополь еще лучше: не требует никакого уходу, а сучьями обрастает на полтора метра в сезон.
— Не знаю, друг, как тебе быть, — огорченный вместе с возчиком, признался Андрей Захарович. — Но, может, тебе там хорошо будет? Подумай: ни о чем не надо заботиться, ни о дровах, ни о воде, даже в баню не надо ходить. Напустил воды в ванну — мойся сколько влезет.