А мечта моей жизни, сидит на скамейке в компании трёх дворовых пацанов и посмеивается над их шутками. Я тогда не растерялся, мало ли, просто соседи, сидят и болтают. Подошёл, вручил удивлённой девочке розу и позвал на прогулку. Она бы скорее всего согласилась, но вмешался самый рослый из ребят.
Со словами: «Ты, кто такой? Вали в свой двор!» Он толкнул меня в грудь. В долгу я не остался, двинул рослому по носу. Началась драка. А Маша вдруг крикнула окрыляющую фразу: «Не трогай его, он мой парень!» Сердце забилось чаще, улыбка растянулась до ушей. Тут она встала между нами и почему–то толкнула меня в грудь.
— Отстань Артур, ты мне в школе прохода не даёшь, теперь и во двор пришёл.
Почему она так сказала, я тогда не понял. Роза полетела на землю, а Маша, подхватив под руку рослого, зашла в свой подъезд. Получилось, как в той песне. «Ну а теперь малыш, отчаливай».
С разбитым сердцем, я пошёл домой, но далеко не ушёл, всего лишь за дом. А там мне разбили нос и челюсть, набили кучу шишек на голове и вообще на всём теле, короче знатно попинали. Оставшиеся двое друзей рослого, не стали терять времени даром, догнали и по–своему попросили, больше сюда не приходить, до потери моего сознания просили. Я их потом, по одному нашёл, плюнув на рослого с Машкой, там всё по–честному было.
Вот и сейчас, я пришёл в себя. Боль во всём теле, губы разбиты, нос кровит, а внутри кипит гнев. Виду что пришёл в себя не подал, решил послушать.
— Чех! Ну вот на хрена вы так? Это же просто запуганные свежаки! — возмущался Фавн. — Тем более помогли они мне, с креста сняли, живчиком и даже горохом поделились, нормальные ребята, — не успокаивался тот.
— Да откуда мне было знать? Тревожная кнопка дважды сработала. Подумаешь, вырубили чуть–чуть, через пару дней оклемаются, — примирительно ответил Чех.
— Чуть? Да ваш отмороженный Свищ, ногами его пинал, пока не оттащили.
— Видел, — с грустью в голосе подтвердил Чех. — С ним вопрос решим! — а затем громко. — Свищ, тебя предупреждали!?
— Да, ладно тебе, Чех, чо с ним будет–то? Ну, перестарался малость, с кем не бывает? Иммунный же, до свадьбы заживёт! — голос у этого Свища, был молодой, нагловатый и с лёгким оттенком гнили. Приходилось с такими встречаться.
— Закрой рот, на базе решим, — безапелляционно заявил Чех.
— Кажись второй очухался, — встрял мягкий вкрадчивый голос. — Виду только не подаёт, хитрый!
— Всё уже Кнут, не притворяйся, у хомяка зачатки знахаря есть, — это уже Фавн.
Я открыл глаза, сел и облокотился на колесо Уаза.
— Дайте ему живца!
Кто–то схватил меня за плечо, предостерегая от падения и сунул в руку бутылку. Сделав несколько больших глотков, я наконец рассмотрел своих пленителей.
В метре от меня стоял крепкий бородатый мужик, лет тридцати пяти, взгляд властный, твёрдый, но не злой, видимо Чех. Сосед справа, совсем уж с ним не смотрелся, тщедушный с субтильными ручками, большой щекастой головой и хитрющими глазами.
По всему периметру, стояли бойцы с автоматами, десятка полтора, может два. Чуть в стороне, виновато мялся Фавн, на своих двоих мялся, говнюк. А вот слева, стоял тот самый, не с кем его не спутаешь. Такие обычно при сильных ходят и во всём тем подпевают, а в одиночку, ведут себя тише воды и ниже травы. Вот только силу он недавно приобрёл, и теперь ей упивался. Широко расставленные ноги, грудь колесом, взгляд наглый, глазки, однако, бегают. Этакая пантера, с заячьей душонкой.
Апостол сидел в двух метрах, как и я, прислонившись к колесу, правый глаз заплыл, на бороде подсыхала кровь. Меня накрыл гнев.
— Где ребёнок? — спокойно спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
— За неё не переживай, мед сестричка наша занимается, — ответил Чех. — Не обессудь парень, накладка вышла, не хотели мы так, — с виной в голосе, но не перебарщивая, продолжил он. — Нам нужно знать всё, что связано с Хромом, боевой товарищ, знаешь ли.
— Понимаю…, а мне нужно поговорить вон с тем телом, — с этими словами, я поднялся и уставился на Свища. Глядя на покачивающегося меня, тот осклабился.
— Э нет, так дело не пойдёт, мы не шпана уличная, а боевое подразделение, — отчеканил Чех.
— Неужели? — ухмыльнувшись, я потёр окровавленную челюсть.
Глаза Чеха излучали упрямство и что–то ещё, похоже тот напряжённо думал, а раз так.
— Да, ладно тебе, командир, он крут, а я свежак, который ищет справедливости, может хоть по морде разок зацеплю, и то радость. Думаю, он и сам не против, так ведь Дрищ? — последние слова, я сказал громко, но вовсе не для Свища, который сделался красным как рак и подёргивался, а для остальных зрителей, развлечение же, вон как уши навострили.