– Так тебе, сука! Так тебе, блядь сталинская!
Девушка не сказала ей ничего, перед тем, как испустить дух, она поглядела на свою палачиху с непреклонным выражением превосходства и ненависти, мысли ее, казалось, были где-то далеко и в одном ей ведомом диалоге, а на губах играла легкая улыбка. Разъярённая Марина приказала повесить ее уже мертвое тело на городской площади, и местные жители с ужасом смотрели на это ещё почти десять дней, и, проходя мимо, украдкой крестились. Фашистское начальство было очень довольно ее работой, и даже отправило ее в месячную командировку для обмена опытом в осажденный Stalingrad, но продолжалось это недолго. Уныние, наступившее в оккупационных частях и комендатурах после катастрофы армии Паулюса на Волге совпало на Брянщине с решительными успехами партизанских отрядов. Взрывались дома, летели под откос поезда снабжения, ночью в городке слышалась стрельба, немецкие офицеры боялись углубляться в лес даже группами, не то что поодиночке. Прагматичное эсэсовское начальство требовало от неё результат: успешную поимку или уничтожение партизан, но лесные мстители быстро научились воевать и стали практически неуловимыми. Несколько организованных Киртичук карательных акций пришлись в пустое место: каждый раз эсэсовцы натыкались на опустевшие, всеми покинутые лесные лагеря или землянки, а по возвращавшимся из леса грузовикам из чащи неожиданно открывался плотный пулеметный огонь, летели гранаты и один раз целый взвод фашистов был даже уничтожен в небольшой роще, попав на искусно поставленное партизанами минное поле. Сама она еле уцелела, получив ранение в руку и после ещё попала под военный трибунал: пришлось откупаться всем, чем можно, дабы начальство, только припомнив прошлые заслуги, разжаловало ее и отправило вместо виселицы на новый участок работы – во фронтовые части, как раз готовившие новое наступление на Курск. Работа там была просто адовой и Киртичук сильно пристрастилась к выпивке – подготовка немцев к наступлению была настолько секретной, что в ответ на любое упоминание партизан или разведчиков Советов в указанный населенный пункт отправлялся взвод СС и уничтожал всех жителей без разбора. По ночам, после проводимых ею допросов, пыток и заполнения бесконечных бумаг, она выпивала пол-бутыли самогона и жестко, по животному ублажая своё рыхлое тело, совокуплялась с одним из своих подручных молодых полицаев. Но долго это тоже не продолжилось. Сейчас Марине было реально страшно, и даже хмель не снимал это безумное внутреннее напряжение. Похоже, что операция немцев на равнине захлебывалось, а ненавистные ей Советы как будто сами переходят в наступление, и если так, то скоро всем, а ей в первую очередь, придётся, как выразился тот дурачок Митько, отсюда «титькать».
Соболев с трудом разлепил затёкшие веки – похоже, под самое утро он машинально уснул буквально на несколько минут, сморенный усталостью и болью. Крышка погреба со скрипом, подобно лязганью винтовочного затвора, резко отворилась.
– Живы, подонки? – раздался далекий, но громкий женский голос, который он, казалось, слышал ранее, уже наверное лет сто назад.
– Тащите сюда летчика! – повелела Киртичук, и Женька вдруг сам подался вперёд, но ребра и ноги отозвались на это резкой болью, в глазах потемнело, и, почти проваливаясь, он вдруг снова почувствовал тот голос в затылке.
– Держись, немного ещё, сядь левее! – почему и куда левее он не понял, но когда две пары сильных рук втащили его вверх и проволокли через сени в ту комнатушку, он чисто инстинктивно, будучи грубо брошен на допросную лавку, слегка подвинулся и завалился влево. Сознание почти не работало, только в мозге пульсировал, как отголосок эха, этот странный приказ:
– Левее, левее!
Соболев сместился ещё чуть и глянул на сидящую перед ним эсэсовку. Ее лицо заплыло от хмеля, чёрная юниформа была сильно помята, воротничок гимнастерки, кажется, чем-то заляпан.
– Ну, ты, сука, падла, будешь мне отвечать или тебя, мразь советская, сразу к стенке ставить? – проговорила она скороговоркой, даже не глядя в лицо Евгения. Он хотел было принять то же выражение угрюмого молчания, вдавив голову в плечи и приготовившись к побоям, но тут в сенях у него за спиной послышалась какая-то возня, а сразу за ней резкий вскрик.