Внутри был полумрак, но свет пробивался уже свежими прямыми лучами через две боковые щели. Снаружи поначалу послышался топот ног по броне, затем все стихло. Немцы, собравшись возле танка, тихо совещались. Пётр приставил ещё горячее дуло «шмайсера» к одной из амбразур, затем зафиксировал автомат у спинки сиденья и осмотрелся.
– Черт, как здесь все… непонятно, – он, спустившись к водительскому креслу, пытался взглядом окинуть все имевшиеся перед ним рычажки, рукоятки и колесики управления. – Браток, я, я…, не знаю что делать. У них, гадов, здесь по-другому все. Женя, я ничего не понимаю, даже не знаю, как включить зажигание… хотя вот вроде бы ключ в замке… тут же бензиновый мотор, так ведь…?
Голос в голове Соболева уже не создавал непонятные идеи – ему шли четкие, ясные команды и сформулированные действия, и он вдруг понял, что выполняя их можно было достигнуть цели. Танкист во все глаза смотрел как Женька, будто заправский механик-водитель, включает последовательно все рычажки, переводит в нужную позицию дроссели, открывает топливные краны, а затем, выжав педаль сцепления и плавно вдавливая стартер, включает чужую боевую машину. Вот с рокотом загудел мотор, зажегся внутренний свет, освещая непривычно просторное танковое пространство, и удивленный Петр понял, что «тигр» завёлся.
– Ну ты даёшь, браток! Откуда ты…,– но встретившись с будто отрешенным взглядом Евгения, Мацкевич сразу осекся, махнул здоровой рукой и повернулся к водительскому креслу. – Ну, дружище, повоюем! – бодро сказал он, берясь за странный, похожий на автомобильный, руль и протягивая ноги к педалям управления.
Машина, почувствовав его движение, сделала первый резкий рывок вперёд, даже зацепив стоящий рядом другой танк. Немцы посыпались с брони в разные стороны, отчаянно крича и ругаясь, но Пётр двинул «тигр» назад и вправо, задевая и руша избушку, из которой они выскочили всего за пять минут до того. Падающие бревна застучали гулко по корпусу снаружи, танк на мгновение остановился, но водитель, резко нажав педали и вращая руль, вдруг почти развернулся на узкой площадке. Затем машина рванула вперёд, разбрасывая в разные стороны и сминая деревянные доски, клочки соломы и комья грязной земли от того здания, что ранее было деревенской комендатурой, и выехала на узкую распаханную земляную дорогу вдоль сохранившихся домов.
Курт Йорих и его шофёр с ужасом смотрели на приближавшуюся к ним танковую громадину, их возвращавшийся в деревню мотоцикл застрял в колее и Вилли, отчаянно ругаясь, пытался его вытащить, когда началась заварушка. Соскочить оттуда они не успели, «тигр» вмял их сходу в грязь, даже не делая попытки остановиться, Мацкевич отчаянно жал педаль газа, пытаясь уничтожить по пути как можно больше фрицев. Последнее, о чем успел подумать Йорих, было воспоминание того, что голос, приходивший к нему в видениях, вот уже несколько дней подряд почти не оставляет его и пророчит Вермахту скорое, неизбежное, кошмарное поражение, предотвратить которое уже невозможно. А затем небо и земля создали у него перед глазами круговерть, которая мгновение спустя закончилась ужасной темнотой от надвинувшейся и перемоловшей катками его тело танковой массы.
–… Вот и отлично! – крикнул Мацкевич, пытаясь одновременно крутить рулевое колесо, вжимать в пол педали и смотреть в обзорную щель танка. – Так их, гадов, их же техникой! Браток, ты держись, если бензина хватит нам, до наших доберёмся, дотянем… ты помогай мне, хотя бы в прибор перископа смотри, говори, куда рулить мне....
Он, казалось, весь преобразился, забыл о ранах, ожогах, пытках, будто слился с чужой машиной в единое целое, жилы на лбу вздулись, глаза горели огнём, весь разум был подчинён только движению вперёд! Танк резво соскочил с земляной дороги и рванулся напролом в лес, сбивая на пути мелкие деревца. Впереди разрывами ухал фронт, раскатисто говорили пушки, а в небе где-то уже совсем близко гудела и жужжала, подобно гигантским насекомым, бьющая друг в друга авиация и даже, сквозь лязганье мотора тигра, пробивался далекий стрекот пулемётных очередей.