– Стало быть, если более сон не сморит, несколько часов у меня есть, – подумал Неверовский, и пошёл пешком в штаб.
Открывая скрипнувшую дверь, он не встретил никого, и, только ступив в крохотные узкие сени, увидел под темной дверью впереди себя узкую полоску света, и постучался. Дверь открыл сам Кутайсов, распаренный, в простой белой рубахе, явно довольный и даже слегка навеселе. По комнате шёл тонкий аромат какого-то южного вина, рядом на маленьком столике стояла миска с холодным мясом и лежала начатая буханка ржаного деревенского хлеба.
– Входите-входите, Дмитрий Петрович, рад что вы невредимы, рубка на вашем фланге была ужасающей, – приветствовал он Неверовского, и, горячо пожав руку, посторонился, пропуская того к столу. Там, освещённая двумя-тремя лучинами, была разложена куча бумаг, генерал среди прочих заметил несколько незаконченных реляций по армии, штабные карты, какие-то военные чертежи, четверостишия и даже некие геометрические фигуры и уравнения. Все это лежало полукругом около походного стула, так, как будто хозяин работал над ними одновременно. Кутайсов, проследив его взгляд, веско молвил:
– Времени мало. Успеть хочу закончить все прожекты свои.
Дмитрий Петрович молча присел на низенький табурет у стола. Граф протянул ему наполненный вином хрустальный бокал, сам отрезал мяса и хлеба. Неверовского немного удивило отсутствие прислуги, повара, денщика, но и простота, с которой все было сложено и расставлено в комнате, показалась ему привлекательной. Он ещё раз достал перстень Берестова, выложил его на стол.
– Поручик Алексей Берестов пал три дня назад на моих глазах смертью храбрых, – утомленно и отрешенно сказал он. – И перед этим он просил меня найти вас, граф!
Кутайсов кивнул, переводя внимательный взгляд с перстня на Неверовского и обратно.
– Дмитрий Петрович, – спросил он вдруг очень спокойно. – Если Берестов отдал вам эту вещь перед гибелью, значит, вам что-то ведомо про глас грядущего, ведь так?
– Мой батюшка, будучи городничим в Золотоноше, говаривал мне, что есть некие посланники грядущего, и просил, отпуская на военную службу, оказать таковым помощь, какую смогу и как смогу. А более мне ничего не известно. Берестов, покойный, первым был за все время, кто пришёл ко мне. И я имею разумение что вы, Александр Иванович, что-нибудь мне расскажете, дабы далее я шёл по этому пути спокойно, и осознавая, что мне делать в следующий раз. А времени у нас уже мало, ибо через три часа мы должны, согласно приказу, атаковать неприятеля, посему слушаю вашу светлость со всем вниманием!
Кутайсов засмеялся и даже, показалось, обрадовался этим словам. Он с ироничным юношеским задором отрицательно потряс кудрявой головой.
– Дмитрий Петрович, я только что был на общем совете их высокопревосходительств главнокомандующего Барклая-де-Толли и командующего князя Багратиона. Там было много всего, что резало живьём по русскому сердцу, но итог один: решено Смоленск более не удерживать, а отходить в сторону Гжати и Можайска, дабы сохранить армию для решающего….
– Как! Опять отступать! Доколе же! – резко воскликнул Неверовский, и вскочил так, что табурет опрокинулся. – Мы сами отдаём супостату город, который только что такой кровью защищали! А что же наш князь…?
– Князь Багратион был в состоянии безумнейшей ярости. Все генералы, и я первый из них, было замышляли уже бунт против главнокомандующего, дабы сместить его и самим дать назавтра генеральный бой Бонапарту. Но потом....
Кутайсов вдруг остановил свой пылко начатый монолог и неожиданно опустился в какую-то мечтательную задумчивость, замолкнув почти на минуту. Неверовский тоже молчал, не торопя его, обдумывая сказанное: генеральский протест против приказа Барклая, несмотря на его возмущение, казался ему уже абсолютной дичью, караемой по закону военного времени расстрелом. Свеча в углу кутайсовского стола тихо потрескивала, пуская огонь в пляс, и только этот звук нарушал стоящую в комнате тишину.
–…А потом я услышал глас, генерал,– сказал вдруг Кутайсов, подняв кудрявую голову. – А может эта мысль пришла мне сама, не знаю, право. В самом городе сражаться нет никакой возможности и смысла, Наполеон сюда напрямик теперь соваться не будет, а просто обойдёт нас с флангов. На равнине перед стенами у нас нет шансов: француз будет вдвое сильнее и разгром пуще фридландского ждёт нас! За городом места драться тоже нет: позицию искать надо, а пока отходить. Вот и получается: кругом прав наш главнокомандующий. Нужно сейчас не о славе своей, а о родины судьбе думать, все ради неё, ради неё, Дмитрий Петрович! И глас об этом же твердил мне сегодня!