– Так,– сказал Дмитрий Петрович, отложив письмо, и, потрясённый прочитанным, пристально посмотрел на сидящего напротив графа. – …Итак, то есть…, стало быть, он заранее все знал наперёд. Но как такое вообще возможно?
– Вы правы, генерал! – с жаром воскликнул Кутайсов, и, вскочив, начал расхаживать по светелке. – Слушайте: с Берестовым я встречался всего дважды, но во вторую нашу рандеву он рассказал мне многое из того, что я ещё не знал и что меня поразило. Он был очень сильно осведомлён о гласе, возможно, даже, смог постичь его природу! Он говорил, что ведомы ему события грядущего наперёд на несколько лет, и, хотя все давно предначертано, но избранная персона, зная, как всему быть, может попытаться это изменить!
В этот момент за малюсеньким слюдяным оконцем послышался легкий шорох, но ни граф, ни генерал, не обратили на него ни малейшего внимания: один продолжал с волнением рассказывать, другой слушал с не меньшим волнением, слегка облокотившись на низкий стол с бумагами. Кутайсов продолжал:
– Генерал, эти попытки изменить грядущее – то, чему наш общий знакомец Берестов посвятил жизнь свою и карьеру. Он говорил мне ещё зимой о неизбежности нашествия Бонапарта, о том, что мы будем отступать и терпеть поражения, что француз будет в Москве и Петербурге, что смерть и кабала накроют нашу землю и это уже предрешено. Но ещё он искренне верил, что возможно все изменить, он писал мне, что нужно делать, чтобы это изменить. Якобы глас вещал ему о том, что можно заманить Наполеона вглубь нашей необъятной страны, заставить его потерять снабжение и взять измором, когда выпадет снег и придут морозы, когда он потеряется в наших диких лесах и полях, а мы будем вдвое, втрое сильнее его. Я постарался донести эту мысль до нашего главнокомандующего! И….
Кутайсов резко повернулся, продолжая свой монолог, но в этот момент раздался легкий щелчок и через мгновение в комнате оглушительно грянул пистолетный выстрел. Пуля, пролетев от окна через всю комнату, с треском ударила в лик иконы, висевшей в углу справа от фигуры графа. Неверовский вскочил и бросился в сени, на ходу вытаскивая шпагу, ошарашенный Кутайсов кинулся за ним, запнувшись по пути о порог светелки, но удержавшись на ногах. Оба они выскочили на затянутую гарью улицу и остановились, глядя то друг на друга, то по сторонам.
– Тихо! – прошептал Дмитрий Петрович, указывая шпагой в сторону угла покосившейся избушки, туда, где к ней привалился боком не менее покошённый, закопчённый сарай. – Стреляли оттуда!
И два генерала, крадучись в темноте, двинулись туда, держа оружие наготове. Но за углом никого не было. Только далеко, уже в конце улицы, слышалось удаляющееся постукивание конских копыт.
– Так,– сказал Кутайсов. – Стреляли явно в меня, упустили мы его уже, Дмитрий Петрович, увы! Но мне и не суждено погибнуть сегодня, кто бы это ни был, нет, еще не сейчас…,– задумчиво произнёс он, и как будто осекся в середине фразы, переведя взор на светлеющую на востоке полоску неба – это медленно и величественно поднималась заря, словно благословляя обугленный и заваленный трупами город, в котором до сих пор находились русские войска. Неверовский, пристально глядя на графа, нерешительно задал, почти выпалил из себя вопрос, который мучил его почти с самого начала их разговора:
– Вам, Александр Иванович, стало быть, тоже ведомо грядущее? И погибель своя, также как и Берестову, известна?
Сказав это, он будто бы осекся, в ожидании глядя на Кутайсова и молясь о том, чтобы его ответ был другим.
Но граф спокойно молвил, гордо откинув кудрявую голову:
– Ныне уберёг меня господь! Дмитрий Петрович, я рассказал вам многое сегодня, а остальное пусть пока при мне останется. Перстень поручика Алеши Берестова, если вас не затруднит, пускай с вами теперь всегда будет – дабы мог узнать вас кто-либо ещё из тех, кого глас посылает. За сим имею честь откланяется! – и протянул руку, как будто не желая более разговаривать и прощаясь. Их рукопожатие было долгим, Неверовскому даже на миг показалось что последним, но потом Кутайсов отпустил руку, и, резко повернувшись, пошёл обратно в свою избу.
Дмитрий Петрович возвращался на бивак своей дивизии быстрым шагом, почти бегом. События ночи захватили его полностью, но как человек военный, он сумел отбросить мысли об увиденном и услышанном от Кутайсова. Молодой офицер, адъютант Багратиона, со свежим приказом о немедленном отступлении из города ждал его, как только он переступил порог своей палатки, и, только отдав новые указания своим офицерам, он вспомнил о том, что сказал граф про смысл данного решения командования. А ещё о том, что на его последний и самый важный вопрос граф Александр Иванович Кутайсов так ему и не ответил.