В это же самое время шевалье де Кроссье, переодетый в форму русского донского казака, аккуратно озираясь по сторонам, медленно ехал в сторону от центра города, возвращаясь обратно к своим. На окраине русских аванпостов ему не попалось, было такое ощущение, что никто не позаботился даже о вероятности неожиданного нападения. Проклятая беспечная страна, проклятый беспечный народ! Глас не возвращался, и де Кроссье вновь мысленно отчаянно ругал себя за это. Ему дали возможность избавиться от главного противника в русском лагере, не простого офицеришки, а человека из командования, действия которого под руководством гласа могут не просто все изменить, а повернуть вспять, привести Великую Армию к катастрофе! Дьявол его побери, ведь этот русский генерал был у него на мушке! И в самый последний момент, неожиданно, он избежал своей участи быть им убитым! Как же так, думал де Кроссье, это был его шанс, а что же теперь делать? В тягостных раздумьях он с утренней зарей покидал догорающий Смоленск, чтобы лишь несколько часов спустя туда вернуться.
Глава 19
2019 г., Евгений Соболев
В течение нескольких минут, я излагал Евгению Ивановичу подробности обнаружения этого документа. Он слушал не перебивая, но я видел, как дрожат его нервные, белые как снег, стариковские руки. Затем он отставил в сторону чай, достал из потертого кожаного футляра и нацепил на нос старые очки с треснутой, перевязанной синей изолентой оправой, и начал медленно читать записку, поднеся её близко к белесым глазам.
– Понятно, – сказал он наконец. – Это написал именно тот Берестов, почерк его я ранее видел. Услышав глас с непонятными ему цифрами, он записал их и отправил записку куда-то, чтобы она нашлась именно вами, Максим. Наверное, сохранил в какой-нибудь старой библиотеке, не в Москве. Знать это мы теперь не можем. Он здесь предупреждает о чем-то, о какой-то беде. Ни вы, ни я, о ней не слышали. Значит, не могли слышать… или….
– Я думаю, что сейчас им стало труднее передавать свой сигнал. Пространство искривляется рядом с массивными объектами, мы с вами живем в городе, тут очень большое количество металла, с учетом невероятной микроскопичности канала связи, возможно, на нас просто не могут навестись, – попытался объяснить я и подумал, что старик, наверное, ничего не понял, но он вдруг спокойно кивнул в ответ.
– Это только подтверждает мою версию, что поручик Берестов из 1812 года был почтальоном. Даже, как сегодня говорит молодежь, этаким «продвинутым» почтальоном, который передавал полученные сообщения людям из совсем других эпох, посредством вот таких записок.
Я улыбнулся словам Соболева, но потом вдруг понял, что смеяться особо нечему. По всему, нас ждёт страшное событие, которое случится вот-вот, и случится в Москве. Может, уже случилось, пока мы здесь сидим и чаевничаем.
– Хорошо, что адрес состоял только из цифр, включая название улицы, – задумчиво сказал Евгений Иванович. – Как бы он в своём времени воспринял название улицы Коммунистическая, или, например, Джавахарлала Неру?
– Но, тем не менее, он привёл меня на улицу 1905 года, – ответил я. – И в тот самый день и час, чтобы встретиться с вами. А что дальше? Наверное, ведь вы знаете про это больше меня, вы должны мне что-то рассказать. Или как-то вместе мы можем…, мы должны предотвратить бедствие, о приближении которого я слышу от них. И о котором, сидя по всему, также написал и этот Берестов. Скажите мне, ведь это так?
Соболев погрузился в глубокую задумчивость. Старческие глаза заволоклись пеленой, он так же, как тогда в суде, сгорбленно нагнулся, и на мгновение мне показалось, что он спит. Но ещё через несколько секунд он вновь, по-военному выпрямившись, взглянул на меня.
– Максим, – продолжил он тихим, но столь же твёрдым голосом. – Я не рассказал вам ещё все, что я узнал. Знаете, ещё есть… люди совсем другого совсем сорта. Они также слышат этот голос. Но они никому его послания не передают. Они начинают действовать сами. Их дела, их поступки, или же, наоборот, их бездействие впрямую отражается на ходе событий. Я назвал их редакторами, ибо они как будто редактируют историю, делают её лучше… или делают хуже, но… делают. Как будто эти послания адресованы им напрямую.
Он остановился, замолк, тяжело дыша. Я понял, что он хочет сказать дальше.
– Евгений Иванович, – спросил я шепотом. – Вы – такой редактор?