Но я все равно почувствовал в этих словах старика легкую горечь и обиду.
– Так, – закончил он, – я тогда своими действиями помог нашим удержать тот плацдарм, с которого через два месяца на Берлин пошли, и это почти безо всякой помощи свыше. Вот и сам суди, значит даже не слыша, а только зная про глас, человек может менять историю, вершить малые дела, которые потом превратятся в крупные события. Так что, Максим, думается мне, что скоро ты сам, без моего совета, поймёшь, что надо делать. Так было и есть со всеми, кто его слышат, поверь. Я это точно знаю, я про это многое… читал. Устал я очень сегодня, пора мне…
Видя, что старику уже тяжело, я поднялся, попрощался, и, полный раздумий, стал собираться домой. Пожимая мне руку, Соболев сжал ее неожиданно крепко, и спокойно кивнул, передавая мне какую-то невероятно светлую, по-стариковски щедрую улыбку. Я оставил ему свой номер мобильного телефона, он записал его в тот же исторический альбом, рядом с портретом адъютанта Берестова. О, если бы я знал, если бы понял уже тогда, насколько проницательнее меня он оказался! Он, как и тот голос, давал мне неясные намеки, которые я по своей глупости не смог тогда распознать. А я ведь мог его спасти тогда!
Соболев позвонил мне на другой день, это было 8 мая, уже поздним вечером. Я даже не сразу узнал, и не расслышал в трубке его кашляющий тихий стариковский голос, и только по определителю номера догадался, что он звонит из своей квартиры.
– Здравствуйте, Евгений Иванович! – громко сказал я. – Как вы себя чувствуете?
– Обычно, Максим, обычно! – ответствовал он и сразу перешёл к делу. – Знаете, Максим, я только что был в том суде. Посмотрел бумаги по моему делу.
– С какой целью? Чем вам помочь? Хотите, помогу вам нанять юриста для подачи апелляции?
– Это все пустое, да и черт с этим судом! Максим, мы упустили то, что было у нас перед глазами. Я ведь всю ночь не спал, думал. Я ночью редко и мало сплю сейчас, молодой человек. Ну так вот, я понял их замысел. Максим, они не зря свели нас вчера. Мой этот дурацкий глупый суд, и… эта записка, что вы нашли, это все было ими просчитано. Мы и не представляем себе, сколько факторов они там, в другом пространстве и другом времени, как вы говорите, смогли учесть. Мое прошлое, ваше настоящее. И все, чтобы мы могли изменить наше будущее, наверное, чтобы мы предотвратили то, что может случиться. То, что вы слышите столь неявно, как вы утверждаете!
– Я пока не очень вас понимаю, Евгений Иванович, – пытаясь сообразить, ответил я. – Что вы имеете ввиду? Наша встреча....
– Не имела значения, – нервно и громко перебил он меня.– Все дело в том, кто ещё там был. Максим, я сейчас еду в Голицыно, адрес – проспект Керамиков, дом 78, квартира 21. Там живет этот юрист, что меня засудил. А вы его тоже видели. Те, кто посылает голос почтальонам и редакторам, показали нам его. А мы даже не догадались. Его зовут Дмитрий Иванович Лозинский, адрес мне дали в суде. Он ещё тогда мне не понравился. Я думаю, – он отрывисто закашлялся, голос перешёл на хрип, – я думаю, именно он тот, кто что-то должен сделать. То, что вы чувствуйте, то, что может произойти. Ну, или хотя бы как-то с этим всем он связан.
Я подумал, что это ерунда. Какой-то непонятный адвокат с рязанской физиономией – и готовит что- то вроде глобального теракта в Москве? Да у него банально нет таких возможностей. Ведь по моему рассуждению, это должен быть кто-то вроде маньяка – одиночки. Стоп…!