Закончив текст и передав его адъютантам во исполнение, он тряхнул кудрявой головой и поднял чёрные глаза к небу: все свои пушки он готов был отдать на жертву завтра, лишь бы роковое пророчество не сбылось! Все, все ради Родины! Не дать неприятелю, ведомому величайшим полководцем, победить. А его жизнь не важна, она уже забирает последние часы! Завтра, нет, уже сегодня, он встанет пред Создателем, а может и пред теми, от кого исходит глас!
Заря медленно разгоралась, открывая холмы, курганы и прикрытые мелким лесом речушки. Русский лагерь начал неторопливо подниматься. Вдали, у села Шевардино, там, где стояли французы, было еще темно, но и их бивачные костры уже гасли, солнце неуклонно шло вверх и в его лучах русские шеренги занимали свои позиции. Канониры проверяли напоследок орудия, кавалеристы поили и чистили коней. Напряжение близкого боя заставило Кутайсова передернуть плечами, и он завистливо посмотрел вверх, на продолжающее светлеть небо: денёк сегодня обещал быть погожим.
Возвращаться в палатку Александр Иванович уже не захотел. Бумаги, сложенные на столе, были почти закончены, самые важные реляции запакованы и двум его молодым адъютантам настрого наказано отправить их в Москву с первой же оказией, а далее в Петербург, в военное министерство. Денщик Василий, старый, седой и веселый походный товарищ, как всегда со своими прибаутками подвёл Кутайсову его белую лошадку, накинул на плечи мундир с эполетами и всеми боевыми звёздами, наскоро перекрестил. Он выдохнул, хотелось что-то сказать, но к горлу подступил комок, и Кутайсов отвернулся. Он решил не прощаться, а попытался сосредоточиться на предстоящей баталии. Солнце уже поднялось из-за дальних холмов, теперь было видно почти все поле, на котором, куда не кинь взгляд, были построены войска, еще укрытые белесой дымкой утреннего тумана. Вздохнув, Александр Иванович кивнул Ваське напоследок, тихо тронул шпорами трепещущие бока своей лошади и поскакал в сторону деревеньки Горки сильно позади русских позиций, на невысоком кургане близ которой был поставлен низенький походный столик и вокруг стояли штабные и гвардейские офицеры: все ждали главнокомандующего. Подъезжая, Кутайсов уже видел небольшое волнение в толпе людей на холме, одетых в парадные мундиры, покрытые звездами и лентами. Кто-то, сидя на барабане, уткнулся в разложенные прямо на сухой траве карты местности, другой, вытянувшись, пытался безуспешно разглядеть через наблюдательную трубу позиции неприятеля. Ему дружески кивнул своим орлиным взглядом стоявший рядом со столом в окружении других генералов и со своей неизменной курительной трубкой в руке начальник штаба, чернявый Алексей Петрович Ермолов. Наконец, через несколько минут, все взоры обратились на группу людей, приблизившихся к пригорку почти одновременно с Кутайсовым: младшие чины, поднимаясь с земли, отдавали честь тучному человеку в простом сюртуке и фуражке, уже слезавшему со своего невысокого конька. Кутузов, тяжело ступая и постоянно крестясь, подошёл к подготовленному для него стулу и тихим голосом приветствовал собравшихся:
– Доброе утро, господа! Надеюсь, матушка Пресвятая Богородица не оставит нас сегодня своей помощью!
И нагнулся над поднесённой Ермоловым картой с наспех нарисованной тушью текущей диспозицией войск. Не прошло и нескольких мгновений, как с запада вдруг грянул ещё отдаленный, но такой знакомый Кутайсову звук пушечного выстрела, пролетев через все поле, он резко оборвался, и, казалось, замер где-то среди кустов, торчащих на берегу небольшой речки совсем рядом. Затем вновь обрушилась тишина, как будто все десятки тысяч людей задержали дыхание почти на минуту, не слышно было даже конского фырканья, а солнце за это время поднялось ещё выше. И уже после этого все услыхали далекий, но оглушительный гул, и земля под ногами мелко-мелко затряслась.
– Господи! – громко сказал кто-то из стоявших позади Александра Ивановича. – Все, началось!
На лицах наступающих французских солдат читалась решимость и одновременно страх. Пьер де Кроссье впервые в жизни видел такое единение и ужас тысяч людей, бегущих сквозь стелющийся по всему полю белый дым в уже третью по счету атаку на эти чёртовы земляные валы, за которыми колыхались кивера и штыки русских. Весь правый фланг Великой армии, построенный в мощные колонны во главе с маршалами Неем и Мюратом, сквозь барабанный бой и свистящие над головами ядра, летел навстречу смерти или славе. Де Кроссье скакал посреди пышной свиты, увлекаемой вперёд самим Мюратом, в его неизменно щегольском расписном мундире, державшем в руке плеть и что-то постоянно кричавшем – гром орудий и гулкий стук барабанов мешал разобрать даже отрывки его возгласов. Уже в ста шагах от русских флешей пришлось замедлиться: все пространство впереди было покрыто телами, мертвые и тяжко раненные люди лежали вповалку с умирающими лошадьми, многие глухо стонали и хрипели, протягивая с земли руки к вновь пришедшим товарищам. Залп, грянувший с флешей, уложил рядом с ними ещё сотню храбрецов, ряды наступавших смешались, и, забыв про строй, уже толпа в синих мундирах, влетела наверх, круша земляные стены. Штыки, приклады, сабли, руки, ноги и зубы смешались в общую кашу рукопашного боя под бранную ругань и гортанные крики. Де Кроссье отчетливо видел, как высокий русский генерал, стоявший в первых рядах, отбивался саблей и подавал команды к атаке, как затем один из нападавших прорвался к нему и ударил штыком в плечо, и сам пал с пробитой головой в ту же секунду. Генерала шевалье узнал сразу, ибо дважды видел его ранее: на дороге в схватке среди дубов, когда передавал ему того раненого, что слышал Глас, и потом, в темной избушке в Смольенске, когда он стрелял в того русского, на которого тоже указал ему Глас. Мелькнула мысль: а что если он ошибся и убивать тайком нужно было именно этого, также, судя по всему, связанного с тайной грядущего, но теперь это уже не имело значения, ибо вот он здесь, ранен либо мертв, но и это сейчас не важно в кровавом месиве боя на русских флешах. Лошадь де Кроссье, не доскакав до укреплений шагов тридцать, не смогла идти дальше, копыта увязали в истерзанных телах внизу, он резко дернул узду и чуть не завалился набок, расталкивая находившихся рядом офицеров. Ружейный залп с валов оглушительно грохнул, и двое ближних к нему адъютантов из свиты маршала упали со своих коней, кричащие и окровавленные. Все вокруг затянулось белесым дымом, под вопли и лязг металла солдаты вновь навалились на русские редуты, и в эту минуту глас настиг де Кроссье, буквально ввинтившись ему в затылок.