– Братья! – закричал он, срывая голос. – Судьба Отечества нашего на сём кургане решается! Кто первый на вал взойдёт, тому и орден этот за храбрость! Все вперёд!
Подскочивший Ермолов уже расстёгивал седельную сумку. Опустив туда руку и достав целую горсть солдатских георгиевских крестов, он со всей силы зашвырнул их в сторону люнета, рвы которого были всего в пятидесяти шагах.
– Ребята! – загремел его голос. – Вот награды ваши! Кто первый дойдёт – тот и возьмёт! За мной!
С криком «Ура!» и выставленными вперёд штыками весь уфимский полк понёсся вперёд за двумя генералами.
– Держать строй, держать строй! – раздавались команды, вал атакующей пехоты взлетел на гребень кургана, и под дикие вопли и проклятия на разных языках везде закипела рукопашная бойня.
Русские рубили, кололи, грызли обезумевших французов, которым батарея за пол-часа до того досталась с ужасающими потерями. Кутайсов нёсся вдоль люнета, расталкивая и отбрасывая толпившихся людей, пытаясь найти место, где конь мог бы взлететь повыше. Наконец, справа он разглядел полуразрушенный участок вала, шагах в сорока от него, где почти не было сражающихся французов.
– Вперёд, за мной! – приказал он нескольким солдатам рядом, указывая шпагой в ту сторону.
– Стой! – врезался голос в его затылок, почти разрывая мозг. – Не туда, стой, стой, стооооо.....ооойй!
Но Александр Иванович непокорно кивнул кудрявой головой, как бы отмахиваясь от этого пульсирующего в голове призыва, и устремился вперёд к валу, увлекая за собой пехоту. Белая арабская лошадь взлетела на гребень люнета, и Кутайсов въехал на вал. Прямо перед его грудью, всего в сажени, раскаленно пылало орудийное жерло, заряженное картечным ядром. Он остановился, зачарованно, как в тумане глядя на стоящую где-то далеко, казалось, на другом конце Земли, фигуру французского канонира с зажженным фитилем в руках. Но, чувствуя спиной также в оцепенении замерших позади него солдат, понимая, что его атака сейчас захлебнётся, граф, гордо выпрямившись, призывно взмахнул шпагой, толкнул шпорами лошадь и заорал изо всей мочи своё последнее:
– Впереееее..д!
Огонь вдруг вылетел из дула пушки прямо ему в лицо и заполнил все вокруг слепящей белой вспышкой. А затем стало невыносимо темно....
Ермолов стоял посреди только что отбитой курганной батареи и держался рукой за повязку на шее, на том месте, где по касательной прошла, выдрав маленький кусок плоти, шальная французская пуля, и отчаянно грыз свою курительную трубку. Дым немного рассеялся, и сквозь него были видны груды мертвых, умирающих тел, наших и неприятельских, лежащих вповалку почти на всём протяжении окружности вала. Муравьев, молодой адъютант, спотыкаясь, подвел к нему знакомую белую лошадку арабской породы.
– Вот ваше высокопревосходительство, только поймали! – доложил он.
Алексей Петрович подошёл ближе, глянул и сразу отпрянул: все седло, узда, сбруя и даже стремена были забрызганы алой, ещё до конца не запёкшейся кровью.
– Тело нашли? – спросил он отрешенно, как будто зная что задает вопрос в никуда, и сознавая, что заранее знает ответ.
– Да где уж там! Там и не сыскать, ваше высокопревосходительство! – и адъютант неопределенно кивнул в сторону заваленного трупами вала справа. – Никто и не видел, как случилось сие, а если кто вдруг и видел, то, наверное, с ним там же лежит.
– Упокой господь отчаянную душу его! – и Ермолов, склонившись, трижды наспех перекрестился, поминая своего боевого товарища.
Глава 21
1943 г., Константин Рокоссовский
Генерал снял фуражку, вытер рукавом катившийся по лбу пот и приложил к глазам свой старый полевой бинокль, наблюдая движение ползущих в сторону леса боевых машин. Прямо над головой, весело рыча, пронеслось звено штурмовиков, направляясь расчищать путь танкам. Наступление получалось, после пяти дней изнурительной обороны укрепленного района Ольховатки и Понырей фронт покатился на север, казалось, почти не встречая сопротивления. Его армии буквально задушили могучие немецкие атаки, ценой больших жертв развернули их в противоположном направлении, и теперь начинали пожинать плоды перехваченной инициативы.