– Ему ли не знать про допросы! – вдруг подумал Малинин, протягивая командующему планшет с бланком для подписи. Константин Константинович аккуратно расписался внизу и, возвращая бумагу начштаба ещё попросил:
– Да, и, если все с этим летчиком окажется, как он говорит, то до госпиталя его приведите ко мне, хотел бы с ним приватно поговорить.
Затем он повернулся к уже поставленному рядом походному столику, на котором двое штабных офицеров разложили карту. Красным цветом на ней сияли, отмеченные толстым карандашом, жирные стрелки, показывающие сегодняшнее наступление советских дивизий. Он уже знал, что теперь направление таких стрелок будет только одно: вперёд, на запад.
Глава 22
1812 г., Александр Кутайсов
Вечер упал на землю вместе с первыми каплями унылого осеннего дождя и легкими, но пронизывающими порывами холодного северо-западного ветра. Разбитая и грязная дорога от Можайска тянулась в сторону Москвы как длинный кусок грубой бечевы, разрезавший буро-зелёный холст начавших терять листву лесов и желтеющих скошенных полей, и по нему, подобно муравьям, ползли, скакали и шли повозки, всадники и люди. Изрядно поредевшая после Бородино французская армия была хмура, голодна и недовольна, ее боевой дух низок, ее вождь – раздосадован и не уверен в конечной цели похода. Бредущие гренадёры бросали злые взгляды на то и дело проскакивавших мимо конных вестовых, возничие ругались с кавалеристами, кавалеристы – с пехотой, егеря и прочие пехотинцы – друг с другом. Только нетронутая в побоище Гвардия императора прошла здесь ещё день назад чеканя шаг, прочие корпуса двигались нестройно, медленно и неохотно.
Позади всех, растянувшись на почти на пару лье, медленно плёлся обоз с раненными. Это было настолько ужасающее и рвущее душу зрелище, что сам Наполеон велел пустить его, только когда пройдут все войска! Среди лазаретных фур, которые еле-еле тянули куцые голодные лошадки, медленно шли окровавленные, замотанные и шатающиеся люди, больше похожие на призраков или ожившие трупы. Стоны, возгласы и рыдания сопровождали печальную процессию на всём ее протяжении. Время от времени кто-то валился с дороги в грязь – к нему подходили, осматривали и чаще всего уходили прочь, оставляя беспомощного солдата умирать на обочине. Тяжелых, тех, у кого оторвало ногу, перебило хребет или ударило пулей либо картечью в голову, везли на трясущихся скрипучих повозках, причиняя им ещё большие страдания. Они метались в горячечном бреду, извергая ужасные выкрики на десятках разных европейских языков, либо просто лежали неподвижно, так, что невозможно было понять, жив человек или уже кончился. Хлеба, водки, мяса им почти не давали, питьевая вода была ограничена, солдаты быстро умирали в этой ужасающей какофонии стонов, окриков и лошадиного ржания.
В одной из повозок, накрытый рваной шинелью, неподвижно лежал человек неопределенного возраста, вроде бы ещё молодой телосложением, но лицом и седой головой практически старик. То есть лица у него почти не было: больше чем наполовину его закрывала окровавленная грязная тряпка. Изуродована, обожжена и изломана была вся его левая половина – рука оторвана по локоть, плечо, шея и лицо обожжены и покрыты страшными шрамами, скула, челюсти и ребра сломаны, ухо вырвано, левый глаз выбит. Он был худ и жалок, но при этом лежал молча, ничего не просил и никак не выдавал ужасающие физические страдания. Но время от времени возница, низенький пожилой гасконец, смачивал его стресканные остатки губ водой или вливал туда ложку холодного бульона. Ему приказали делать это, но даже без приказа было видно, что без этой минимальной помощи мужчина сразу умрет. Оборачиваясь, возница иногда посматривал на лежащего и в душе радовался, что везёт его одного: на соседних подводах такие раненые лежали втроём или вчетвером вповалку и постоянно стонали. Этому же офицер из свиты Мюрата повелел выделить индивидуальную повозку и каждые несколько часов подъезжал проведать лично. А особенно удивляло, что этот раненый, судя по цвету заляпанного кровью мундира и грязным золотым эполетам, был неприятельским высшим офицером, которого нашли в гуще своих убитых на поле невиданной ранее битвы.