Он помолчал немного, а затем задал ну совсем неожиданный, но при этом, такой ожидаемый вопрос:
– Скажите, Соболев, все это время, вас никто, как бы сказать это, не вёл?
Женька посмотрел с изумлением и даже резко сглотнул, один лишь его взгляд дал ответ, и Рокоссовский как будто с легким облегчением кивнул.
– Присядьте, – и он указал Соболеву на стул, затем сам налил ему в жестяную кружку кипяток из пузатого чайника, бросил добрую щепотку заварки и спокойно продолжил:
– Вы слышите некий голос? Он даёт приказы, команды, создает их у вас в голове, но не явно, а как будто некую идею, вдруг пришедшее озарение, так ведь?
– Откуда вы это знаете, товарищ генерал? – Евгений, наконец, обрёл дар речи и смог задать прямой вопрос.
– На войне, лейтенант, бывает всякое. Здесь даже убежденные атеисты верить начинают, кто в бога, а кто и в сатану. Я сам…, – тут генерал остановился, как будто заколебавшись, говорить или нет, но через секунду продолжил. – Я сам его…, слышу. Старая бабка ещё в Варшаве рассказывала мне про зов Перуна, как будто легенду, что в древности воины иногда говорили про некий глас, который может помочь им в страшную минуту. Я тогда думал что это сказка…, пока вдруг не услышал его, в первый раз, ещё в Гражданскую, когда колчаковский штаб захватывал. И вы, Соболев, его не бойтесь, лучше верьте тому, что слышите, это вам поможет, расскажите, как и когда это к вам пришло?
– Тогда и пришло, товарищ генерал, – медленно, и все также неуверенно, начал Женька.– Когда летел на задание, мне будто кто-то сказал, где идёт немецкая колонна и как ее атаковать. А потом, когда в лес рухнул и там…, нашёл… странную записку. Потом в плен попал. Потом… на «тигре» бежали вместе с танкистом раненым…, он ведь погиб тогда? Он настоящий герой, а не я, товарищ генерал армии, он меня спас в плену…, и в танк он врезался, на таран пошёл! – значительно закончил свой рассказ Женька.
– Какую записку вы нашли и где? – неожиданно резко спросил Рокоссовский. – Она ещё у вас, можете показать?
– Она потерялась, наверное, при побеге, или в «тигре» осталась том сгоревшем. Но записка непонятная, будто бы офицер царской армии в восемьсот двенадцатом году ее написал. И ещё там мёд был, как бы в доказательство, чтобы я поверил тому, что написано…, не знаю, как сказать, товарищ генерал. А где нашёл ее, наверное, смогу показать на карте вам.
Рокоссовский молчал, как будто мысли его были где-то далеко. Затем он сам как-то отрывисто посмотрел на Евгения, с напряжением державшего свою кружку израненной левой рукой на перевязи, и, глядя ему в глаза, задал уже совсем неожиданный вопрос:
– Фамилия этого офицера, кто записку написал, случаем, не Берестов?
Соболев изумленно кивнул, а Константин Константинович вдруг улыбнулся, и сразу напряжение, висевшее в спертом и закопченном пространстве комнаты между двумя людьми, как будто улетучилось.
– Все понятно, – сказал генерал. – Наверное вы, товарищ лейтенант, ждёте каких-то объяснений? Пейте чай, я вам ещё подолью. Слушайте, Соболев, то, что я вам скажу – воспринимайте это как военный секрет. Я вам доверяю, но знайте: начнёте кому-то болтать, и мне придётся сдать вас трибуналу.
И сделав паузу, убедившись, что Женька понял его, Рокоссовский спокойно продолжил:
– Мы ведь легко могли проиграть войну ещё в сорок первом. Немцы, что шли сюда, были мощнее, организованнее нас. Вы тогда, наверное, ещё в лётном были, а я видел, как наши армии рассыпались при отступлении, как все в панике бежали, как горели аэродромы, склады и эшелоны. Партия и товарищ Сталин, конечно, не паниковали, но и их колоссальных усилий тогда было недостаточно, мы теряли город за городом. Помните, фашист стоял у Москвы и Ленинграда, и казалось, что ещё неделя – и всему конец. Но именно в этот момент что-то происходило: одна наша часть вдруг давала бой и останавливала движение целой немецкой группы на главном направлении, один наш танк геройски уничтожал полный немецкий панцер-батальон, несколько солдат поднимались и шли в атаку против полка противника и побеждали. Сколько было таких примеров тогда! Ведь это все не просто так, я знаю....
– Я тоже знаю, товарищ генерал, – тихо проговорил Соболев, начиная понимать. – Они… слышали такой же голос…, и, ведомые им, шли в бой....
– Там, где было нужно, и когда было нужно,– закончил Рокоссовский за Женьку.– Суть этого явления не объяснима, но про него знают. Даже на совещании Ставки, несколько раз, намеками…, – он прервался, как будто осознав, что сказал лишнее, то, что не нужно знать простому летчику-лейтенанту.