Соболев знал, что командир полка не любит пустых разговоров и рассуждений. Выдохнув, он отсалютовал, ответив только:
– Есть! Разрешите выполнять приказ! – и повернулся к выходу, но Михаил Васильевич тихо позвал его, заставив развернуться.
– Евгений, ты уж вернись, слышишь. Я знаю, как тебе будет трудно. Встретишь в воздухе немцев – сразу уходи, даже если еще не долетишь до плацдарма, в бой не ввязывайся. После штурмовки сразу садись, как только увидишь подходящее место. И так риск очень большой, я понимаю, будет обидно погибать, когда уже войне конец. Ну, с богом! – неожиданно прибавил он, убежденный, как знал Соболев, коммунист.
Самолет, заботливо отрегулированный и проверенный старшим инженером Усманом и загруженный боеприпасами, ровно и мерно гудел на краю аккуратно расчищенной для взлёта опушки, рядом стоял и смолил самокрутку худощавый лейтенант Володя Местер – один из самых опытных стрелков полка, имевший семьдесят боевых вылетов. Евгений мысленно сказал командиру спасибо, отличная компания будет. Но, несмотря на то, что это уже 36-й вылет, ему было очень страшно. Сердце молотом стучало, по всему телу шла мелкая дрожь. Он понимал, что летит фактически на верную гибель, вспоминая, как недавно в штабе полка слышал обрывки разговоров лётчиков:
–…Хорошо, что сейчас не летаем, в небе у соседей только «мессеры» и «фоки», а у нас даже аэродромов нет…!
Взлёт прошёл почти гладко, только в один момент правая стойка провалилась в подтопленную яму, но Соболев, играя педалью газа, сумел выровнять слегка клюнувший самолёт и, наконец, резко, так, что загудело в ушах, поднял его над зимним лесом. Он летел, слегка покачивая крыльями, на северо-запад почти через всю территорию того, что ещё несколько лет назад звалось Польшей. Кроваво-чёрные следы войны были на земле повсюду, где леса разрезались холмистыми белыми равнинами: с небольшой высоты в двести метров виднелись ленты дорог и нитки окопов, остовы сгоревших танков и самолетов, припорошенные снегом выгоревшие, разоренные деревни, возле которых копошились фигурки солдат из подходящих к линии фронта войск, а также двигались прямоугольники тяжелой техники. Триста километров пролетели почти за полчаса, Соболев молчал, сосредоточенно сверяя местность с лежавшей на коленях картой, балагур Местер, не переставая, травил еврейские шуточки и анекдоты, которые не поощрялись на земле, но в небе у него наступало раздолье и развязывался язык. Пару раз, пока ещё были в досягаемости, вызывал по рации командир, просил уточнить местоположение, явно волновался. Евгений так и представил, что сейчас Сухих сидит в своей палатке и ведёт карандашом по карте, повторяя его маршрут. По мере приближения к Одеру росло и количество войск на всех увиденных дорогах, одновременно усиливался мокрый снег, залепляя крылья и боковые стёкла фонаря.
– …а вот Абрам и занял у Мойши рубль до зарплаты, и не отдаёт, Мойша напоминает-напоминает, а тот поц таки-ж не отдаёт, наконец через месяц Абраша сам говорит ему: Мойша, помнишь я занял у тебя рубль, тебе его таки-ж отдать? – А почему-бы и нет! – отвечает Мойша. – А, ну ладно, нет – так нет! – радостно соглашается Абрам.
Соболев не успел посмеяться над анекдотом Местера: за невысоким, но широким холмом слева, открылось большое пространство, над которым висела стена из смеси слепящих снежных хлопьев и грязно-серого порохового дыма. Река была покрыта льдом, в котором зияли чёрные пропасти полыньей, на нашем берегу несколько рядов орудий вели почти непрерывный огонь, выплевывая оранжевые разрывы, казалось, под самое брюхо соболевского ИЛа. Дальше, у воды, с нашей стороны, хаотично бегали сотни людей. Евгений мельком увидел метрах в пятидесяти от берега большой плот с двумя стоявшими на нем тяжелыми танками, который тянул маленький моторный катер, а перед ними на нескольких лодках, свисая с них, солдаты кирками долбили и отталкивали кипящий лёд, пытаясь расчистить проход. Вокруг них периодически взрывались снаряды, осыпая все огненными брызгами и острыми белесыми ледышками. За несколько секунд ИЛ перемахнул через реку, и Соболев с Местером увидели врытый в студёную землю и уже обильно политый кровью плацдарм. На участке шириной всего метров в 800 находились, копаясь в свежем снегу, около тысячи человек. Вжимаясь в землю, они вели огонь в сторону ползущих с запада танков, которые наступали одновременно с трёх направлений. Впереди стояли три или четыре противотанковые пушки, постоянно плюющиеся огнём. Живые лежали рядом с убитыми, повсюду были раскиданы снарядные ящики, каски и плащ-палатки. У самого берега несколько десятков бойцов под непрерывным обстрелом и по пояс в воде расчищали причал для прибывающих через Одер подкреплений, как только кто-то падал, другой сразу занимал его место. Казалось, сам влажный воздух вокруг подрагивал от непрерывно бьющих разрывов, тяжело пахнущих вонючим дымом.