– Я попал, попал! – кричал Володька, видя, как второй истребитель с дымным следом падает прямо в реку, ломая лёд.
– Уходим на посадку, – выдохнул Женька, заходя на правый вираж.
Два оставшихся «мессера» начали разворот, упорно стараясь его догнать и атаковать. Соболев понимал, что повторить тот же трюк у него уже не получится, и начал уходить за реку, туда, где были свои войска, одновременно снижая скорость и ища место для приземления – поле или незанятую более-менее прямую дорогу. Мимо вновь пролетели линии огоньков – по ним стреляли трассирующими с истребителей, самолёт весь трясся, стучал, Евгений знал, что он поврежден, но не мог определить, куда именно в него попали, позади оглушительно тарахтел пулемёт отстреливающегося Местера, и вдруг тот резко вскрикнул.
– Володя, куда тебя?– крикнул Соболев, пытаясь справится со сваливающимся в пике ИЛом.
Стрелок молчал, но продолжал палить, отстреливаясь от наседающих «мессеров». Наконец до земли осталось сто метров, пытаясь выровнять качающуюся во все стороны машину, Евгений направил ее в свободный от людей и техники кусок поля, прямо за переправой. Оставшиеся два преследовавших его истребителя пролетели прямо над ним, начиная набирать высоту, и тут по ним ударила батарея зениток с нашего берега, еще один «мессер» резко сорвался вниз и, кувыркаясь, рухнул где-то за близлежащими холмами. Аккуратно, по как можно более пологой траектории, Соболев стал сажать израненный самолет, обшивка справа и слева на крыльях была сорвана, шасси не открывались. Выключив мотор, он успел заметить, что у останавливающегося винта срезаны куски двух лопастей, затем раздался резкий удар фюзеляжа о землю, и машину с грохотом и треском потащило по свежему насту, поднимая фонтаны грязи, комьев и белых льдинок.
– Володя, ты жив, давай, держись! – кричал Женька, по колено в снегу оттаскивая истекающего кровью Местера с перебитыми ногами от дымящегося самолета.
– Командир, – стонал тот, – Я гильзоуловитель в кабине забыл, надо вернуться, забрать его, ругать будут.
– Да к черту, главное что живы! – весело отвечал ему Соболев.
Наконец, отовсюду набежали люди, подхватили их, хлопали по плечам, кто-то влил Женьке в рот спирт из походной фляги, затем с радостными криками его начали качать. Когда отпустили на землю, он уже с трудом понимал, где находится, все вокруг было в легком тумане, раненого воздушного стрелка унесли в медсанбат, а он продолжал стоять весь мокрый и окровавленный, в пахнущей дымом и порохом лётной куртке, будто не веря, что только что в одиночку выжил в воздушном бою с четверкой «мессершмидтов».
Вдруг к нему прорвался сквозь толпу человек, перед которым другие расступились, это был с виду немолодой уже подполковник, в грязном мундире с болтающимся на нем орденом Отечественной войны 1-ой степени, весь мокрый и заросший щетиной, с вытянутым худым лицом, усталыми, но сверкающими глазами, перевязанной окровавленной головой и странным, никак не вязавшимся с его боевым видом, большого размера серебряным перстнем с красным камнем на правой руке.
– Спасибо тебе, браток! – тяжело, с отдышкой, сказал он, обнимая Евгения за плечи. – Майор Евплов с того берега докладывает, что благодаря нашему штурмовику атака роты «королевских тигров» отбита, мы только что переправили на плацдарм два ИСа им в помощь. Откуда ты прилетел брат, твой самолёт первый наш, что мы увидели за трое суток здесь!
– Старший лейтенант Соболев, 621-ый авиаполк, Первый Украинский фронт, – доложил Евгений и протянул офицеру предписание Сухих, тот его быстро просмотрел и вернул обратно вместе с пристальным, пытливым взглядом.
– Спасибо, что долетел сюда!– сказал он ещё раз проникновенно и тихо. – Теперь я этот плацдарм точно удержу! Голос привёл тебя!
Соболев вытаращил на него слезящиеся от снега и дыма глаза, туман моментально выветрился из его головы. Подполковник незаметно приложил палец к губам, спокойно повернулся и тяжелыми шагами пошёл в сторону переправы, рядом с которой виднелись башни новых подошедших танков. Последние его слова заглушили залпы орудий – стоявшая рядом наша дальнобойная артиллерия вновь начала отчаянно бить по подходящим к реке фашистам.
Евгений так и не узнал имени этого человека, так же как и он способного слышать далекий голос неизвестно откуда.
Глава 28
1812 г., Александр Кутайсов
Белый, яркий свет нещадно резал единственный глаз, словно насильно заставляя его очнуться. Александр Иванович застонал, пытаясь вырваться из марева, в котором он только что пребывал. Тот самый небесный глас был с ним все это время, даже в забытьи позволив ему вновь ясно увидеть картинки грядущего. Кутайсов знал теперь, сколько ему осталось, и знал, что нужно ещё сделать. Вот только бы…, вынырнуть из белесого окружавшего его тумана на этот яркий свет, подняться и пойти! Боль разрывала его изнутри, раны горели, озноб бил и дергал все тело, страшно хотелось пить. Он полулежал, прислонившись спиной к деревянной стенке, в небольшом прямоугольном помещении, вокруг были пучки сена, какая-то рухлядь, тряпки. И тошнотворный, проникающий отовсюду запах. Рядом, слева, кто-то зашевелился, и граф с огромным трудом повернул затёкшую шею. Здесь с ним сидел грязный, заросший волосами мужик, в старом дырявом кафтане, стоптанных сапогах и без шапки, подпоясанный куском простой веревки. Несмотря на стойкий запах перегара изо рта, он смотрел на генерала удивительно ясными, простыми глазами, даже с легким налетом удивления. Он явно не ожидал, что раненый вдруг придёт в себя. Внешне мужчина выглядел как опустившийся бездомный бродяга, но мало ли было таких в Москве сейчас, когда столь быстро пришли занимать дома их новые хозяева.