– Дмитрий Петрович, прикажите вашим егерям занять пока сию деревеньку и мост, кто знает, вдруг его неаполитанское величество возжелает воротиться, свои знамёна забрать!
Позади раздался дружный взрыв хохота офицеров свиты....
Начиная с тусклого рассвета этого октябрьского дня шевалье Пьер де Кроссье был все время в состоянии ярости, переходящей почти в неконтролируемое бешенство. У него до сих пор жутко болели ребра, контуженные почти месяц назад, при устроенном этим русским взрыве дома. Он в раздражении видел, что сбываются самые мрачные пророчества, сказанные ему неведомым гласом: армия разлагалась внутри этой московской котловины, половина зданий в которой уже представляла собой обугленные развалины, оставленные бушевавшим пять дней кряду огнём, дисциплина катастрофически упала, все занимались только грабежом и пьянствовали, а отряды, отправленные по окрестностям города за фуражом и провизией, не возвращались, захваченные либо истреблённые местным ополчением. Но главное, что его смущало и даже пугало – это неожиданная, ранее неслыханная противоречивость указаний, которые он вдруг стал получать, как будто бы неизвестные советчики и сами не знали, что следует делать.
Первое предложение стало приходить к нему все три дня, пока он валялся с контузией в лазарете:
– На север, на Санкт-Петербург! – приходила отчетливая команда.
Только поднявшись на ноги, он бросился с этим к маршалу. Мюрата он нашёл во временном путевом дворце где-то на севере от горящего города, тот только что вернулся с охоты вместе с императором и выслушал своего раненного адъютанта, даже не сходя с лошади.
– Хорошо, де Кроссье! – сказал он, весело скаля свои жемчужные зубы. – Я передам сей совет его величеству, впрочем, этот вариант сейчас советуют ему многие, включая господ Даву и Нея. Император пока колеблется, но, надеюсь, ваше предложение прибавит ему уверенности в правильности сего решения. Только если эти варвары не превратят и свою северную столицу в подобие вот этого, – и он кивнул в сторону чёрного дыма, заволакивающего половину неба.
Но уже через две ночи, когда пожары стихли, а корпус его маршала был отправлен из Москвы на юг, искать невесть куда девшуюся русскую армию, глас как будто поменялся:
– Немедленно идти на юг, в Украину! – пришла команда в голову де Кроссье, когда среди ночи он проснулся на биваке, обливаясь потом от боли в груди и ужаса от повелительной силы услышанного.
Метаморфоза была столь невероятной и неожиданной, что вначале он даже ей не поверил, сославшись на бред, вызванный ранением, но на другую ночь все повторилось в точности. К Мюрату с этой новостью де Кроссье смог попасть только на третий день, маршал с кавалерийским авангардом сильно оторвался от основного корпуса, двигавшегося более медленно из-за недостатка лошадей и провианта. Король Неаполя, услышав шевалье, на сей раз покачал головой в сильном раздражении:
– Слушайте, де Кроссье, как вы понимаете, мне сейчас совсем не до ваших видений, откуда бы они не происходили. Я должен найти и атаковать этих чертовых русских! Но вы, если желаете, можете попробовать ещё раз получить аудиенцию у нашего императора и сказать ему об этом лично!
И он отправил шевалье обратно в Москву с донесением. В штаб де Кроссье попал через два дня, но тут же выяснилось, что его величество крайне занят.
– Через месяц можно попробовать, если сейчас назначить, но ранее никак, – лениво, но твердо, заявил ему один из дежурных офицеров при особе императора.
Он промотался в городе две недели, квартируя в чудом уцелевшем после огня амбаре на Якиманке, уезжая в штаб рано утром и возвращаясь уже заполночь, видя везде ужасающее состояние некогда боеспособной армии, теперь превратившейся в шайки грабителей и мародеров, слонявшихся по улицам в поисках еды и имущества, только Гвардия, квартировавшая вокруг уцелевшего в пожарище Кремля, все ещё представляла собой образец дисциплины и порядка. Наконец, в штабе он получил новую депешу для маршала и прибыл с ней только вчера под вечер, в деревню Винкова, где квартировал Мюрат и недалеко от которой, по слухам, стояла вся армия русских. К маршалу, который почивал после очередной успешной охоты, его сразу не допустили, и шевалье, раздосадованный, отправился отдыхать на расположившийся на лесной опушке, у речки, бивак кавалерийского полка. Там он заснул тяжелым тревожным сном прямо у костра, укрывшись старой вонючей попоной, но не проспал и двух часов. Глас впился ему в мозг в самый темный ночной час, и, открыв глаза, он понял две вещи: что армии нужно уходить из этой проклятой чужой страны немедленно, и что он сам не переживет следующего дня. Рядом, возле огня, сидел незнакомый де Кроссье немолодой бородатый майор, командир эскадрона конных егерей, и спокойно, растягивая удовольствие, курил трубку, окружённый крепким табачным запахом. Шевалье встал, разминая затёкшие ноги, и присел рядом, протянув к костру озябшие ладони.